Ухаживание за Шерлоком Холмсом (ЛП)

- Он заботился о нас. Он гордился мной, но я едва это помню. Когда он умер, наш дом был продан, чтобы оплатить его долги, а моя мать вернулась к себе домой. Меня же отправили к дяде, благодаря которому я понял, как мало доброты в этом мире. Именно поэтому я больше говорю о причинах, чем о чувствах. - Его голос выровнялся, а глаза вызывающе вспыхнули.

Из уважения к нему я какое-то время молчал. Он не должен был говорить мне это. А затем я сказал:

- Я знаю, что мы делали то, что могли. Я жил своим умением, а вы - благодаря уму. Слава Богу, теперь у нас есть больше. Вы не можете говорить о доброте, но вы добры.

Он выглядел испуганным.

- О, - сказал он, а затем тихо продолжил: - Спасибо, Уотсон.

После этого оказалось так легко купить для Холмса стопку нот в книжном магазине на углу, когда я искал там что-то, что ему потребовалось. И мне понравилось то, что случилось после; поделившись своей находкой и получив от него взволнованное «спасибо», я смог насладиться видом того, как уже несколько минут спустя, уже унесясь в мысли о музыке, он настраивает скрипку.

Выражать привязанность мне было не так-то просто, но подарки могли быть сделаны без слов, а если он в ответ на них смущался, это говорило о том, что они для него что-то значат. Я понял, что был прав, когда несколько недель спустя на моём столе появилось тонкое серебряное перо взамен моего старого железного. Я написал ему очень изящное благодарственное письмо, восхитившись тем, как скользит перо по бумаге; протянув его ему, я пошёл спать. Он покраснел, когда взял его из моих рук: я снова его взволновал. Это было удивительно приятное ощущение. На следующей неделе, купив небольшую книжку с сонетами Петрарки, я оставил её на его столе. Я увидел эту книгу несколько недель спустя, когда он взял её с собой в поезд. Она была уже с загнутыми уголками страниц, а его улыбка во время чтения была яркой и уверенной.

Был разгар лета. Приближалась годовщина нашей первой встречи. В минувшие годы мы выходили в театр или кафе, а вернувшись домой, перед камином желали друг другу здоровья. Теперь я подумал, что хочу сделать для него что-то большее. Что я мог ему предложить? Своё присутствие рядом, интерес к его теориям и храбрость; но всё это у него уже было. А я хотел подарить ему что-то большее, чем те небольшие знаки внимания, которыми мы обменивались.

Мои слова. Эта идея пришла мне в голову, когда я проснулся. Сев в постели, я сказал вслух: - Ну, конечно же, - потому что он наслаждался похвалой, как кошка сливками. Холмс мог кривиться от романтизма моих историй, но я видел, как он терял дар речи от моих слов одобрения. Я хотел похвалить его… и я напишу это для него. Я выражу на бумаге свою благодарность за подарок небес в виде встречи с ним; я расскажу ему, что означает для меня быть его другом.

Я начал писать письмо. И почувствовал, как моё сердцебиение ускорилось, когда подумал о том, что мне придётся написать очень правдивый рассказ о себе; но у меня был достаточно поводов для этого. Я сидел в своей комнате за столом и подбирал слова. То, что я писал о нём для «The Strand», как о мыслителе, борце и общественном деятеле, было хвалебной речью: здесь же я должен быть написать то, что думаю о нём, как о человеке. Сначала это было похоже на то, как будто я срываю с себя кожу, раскрывая чувства, в которых нуждался сам, и говоря о том, что никогда не обсуждал даже наедине с собой. Но чем больше я писал об очаровании, что видел в нём, тем больше находил того, о чём должен сказать. Когда я наконец-то отложил перо, передо мной лежали три страницы, исписанные с двух сторон, а мои руки дрожали. Я должен был сидеть не двигаясь, чтобы успокоиться и прийти в себя. Я рассмеялся бы над собой, если бы мне не хотелось расплакаться. Почему я не говорил ему ничего из этого прежде?

Через несколько минут я снова взял это письмо, чтобы перечитать и исправить ошибки. На первой странице моя голова начала кружиться. Я - писатель. Слова - моя профессия. Я только сейчас осознал то, что написал. Я едва мог дышать, но дочитал до конца. Отложив письмо, я невидяще уставился перед собой, пытаясь понять то, что сделал.

Передо мной лежало любовное письмо.

Я просто хотел воздать ему должное за двадцать лет доброты ко мне, но то, что я написал, было признанием в страсти - глубокой, неизменной, голодной. Думаю, что я никогда никого так не любил за всю мою жизнь. Я никогда не задавался вопросом, почему писал романы для моего издателя, в то время как просто хотел быть рядом с Холмсом. Желая остаться холостяком до конца моих дней, я при этом не чувствовал сожаления.