Уходящее поколение

Хотя Константин и преподавал в вузах, в педагогике он считал себя профаном и Федино письмо решил показать Дмитрию Сергеевичу. В одну из поездок на Ленинградский проспект к детям он застал у них Варевцева. Прочтя письмо, тот сказал:

— Возможно, ваш друг в чем-то прав, опыт и учение Макаренко должны применяться в наших школах. Но проблема воспитания дело специфическое, требует особых исследований. Меня она занимает в другом аспекте, со стороны учебно-образовательной. Мы пытаемся разработать такие программу и методику, которые стимулировали бы формирование личности учащегося, уча его научно мыслить. В конечном счете, этим мы также учим его жить, не замыкаясь в узких рамках своего практического опыта, а используя научно-обобщенный опыт всего человечества.

— А если бы те и другие искания объединить в одной школе? — несколько наивно предложил Пересветов. — К эффективно поставленным учебным занятиям добавить еще и разумно построенную ученическую организацию, помогающую педагогам в воспитательной работе. Или хотя бы для начала вам обменяться опытом с Федором Лохматовым?

— Когда-нибудь, может быть, и появится такая школа, но, знаете, до этого еще далеко, — возразил Варевцев. — На первом этапе мы начинаем с учебного эксперимента в его чистом виде, не осложняя посторонними исканиями. Не потому, что мы в принципе их исключаем, нет, но сверять результаты нам необходимо с обычной школой, где никакие новшества не вводятся, иначе итог не будет доказателен. Да и работаем мы пока что с начальными классами, которые в отряды Лохматова не входят. Поэтому контакты ни ему, ни нам сейчас пользы не принесут, лишь отвлекут обе стороны от собственных задач.

Итак, Федина затея у Дмитрия Сергеевича особого интереса не вызвала. Константин показал письмо Владимиру. Тот заметил:

— Опереться в воспитательном процессе на старших учеников — идея стоящая. Но знаешь, между прочим, какие воспитатели вот уже полтораста лет практикуют ее в реакционных целях? Английские аристократы. Это, разумеется, нисколько не порочит идей Макаренко. Он сумел чуждый нам опыт перелицевать в пролетарски-демократическом духе, отбросив его отвратительные черты и развив сторону прогрессивную. В английских частных, так называемых публичных школах, с очень высокой платой за правоучение, новички отдаются под власть учеников старших классов. Те их муштруют, как хотят, приучая к беспрекословному повиновению, порют розгами. Эта «система старшинства» осечки не дает и своей цели консервировать в обществе сословно-кастовые традиции, в общем, достигает. Из выпускников публичных школ вербуются студенты привилегированных университетов — Оксфордского, Кембриджского, а эти университеты поставляют кадры высшего чиновничества: судей, прокуроров, министров. У Макаренко же все строилось не на унижении личности, не на розге, а на глубоко гуманном подходе, на лучших традициях товарищества. Один и тот же воспитанник, старший или младший — одинаково, сегодня подчинялся, завтра приказывал, в зависимости от поручения, какое даст ему отряд или дирекция. Интересы коллектива стояли превыше всего, дисциплина вырабатывалась сознательная, социалистическая, а не палочная. Интересно, что у Федора Васильевича получится… Во всяком случае, его затея перспективна и симптоматична для данного момента в жизни советской школы.

Среди читательских писем одно, полное восклицательных знаков, особенно взбудоражило Костю: писал его одноклассник по пензенскому реальному училищу Петя Сацердотов: