Уходила юность в 41-й

Любой гранате под стать!» Старший сержант Козлихин заметил: «Оно должно быть

сильнее. Это ж оружие против танков. Такое будем внушать всем!»

Политрук Ерусланов поспешил поддержать парторга: «Думаю, на первых порах

бутылками надо вооружать не каждого, а наиболее смелых и физически развитых. На

их опыте будут учиться все. Устроим нечто похожее на расчет станкового пулемета».

Это предложение одобрило командование.

Вступаем на деревянный и старенький мост. «Слабоват, — оценивает Пожогин. —

Перед таким мостом плацдарм должен быть надежным и крепким!» — «Это, между

прочим, единственная переправа на всю округу. Так что сделаем вывод, товарищи!» —

отозвался политрук.

...Утро застает нас в замаскированных окопах, отрытых на невысоком косогоре.

Сверяясь с топокартами, осматриваем местность, намечаем ориентиры.

Перед нами широкая равнина, на которой, переливаясь на ветру, колосится

высокая рожь. Это, вижу, особенно взволновало Пожогина. Осматривая хлебные нивы в

бинокль, он сокрушается:

— В такое время, подлецы, войну затеяли! Пропадет добро зря. Ведь какой

урожай вызревает!

По сторонам поле окаймляют дороги, а за ними — и справа, и слева — тянутся

лесные массивы. Но вот они словно ожили — взошло солнце, позолотило купол

далекой церквушки и заиграло лучами по полю и нашему [50] взгорью. Вскоре на

дороге показалась повозка, за ней — другая, третья... Целая вереница выползла из леса.

Судя по одежде — беженцы.

— Вести наблюдение! — приказал командир батареи.

Повозки приблизились к мосту. Там — наше охранение. Застучали дробно колеса

по настилу. Значит, все в порядке.

Сохранить до поры до времени наше боевое расположение в секрете, чтобы

встретить врага огнем в упор и бить наверняка,—одна из наших задач. Но противник

неожиданно сам открыл сильный артиллерийский огонь. Снаряды ложились вблизи

окопов и пулеметных гнезд. Вжавшись в укрытия, бойцы и командиры глубже

нахлобучивали каски, а ефрейтор Морозов, когда ухали разрывы, пробовал шутить:

— Ты поверь, что все дрожит, как летит шестидюймовый!

Командир батареи, направив бинокль в одну точку, вдруг воскликнул с досадой:

— Конечно, огонь корректируется с колокольни! Преимущество высот очевидное.

Снова пролетели над головами снаряды. Закачало из стороны в сторону окоп. Где-

то послышались стоны раненых. И сразу наступила тишина. Остро пахло гарью.

— Теперь, гляди, атака последует! — крикнули за нашим бруствером.

Она в самом деле не заставила ждать. Колонной двигались фашисты по дороге,

что огибала косогор слева. Шли танкетки, за ними — автомашины с пехотой, гарцевали

кавалеристы. А на дороге справа опять появились повозки с беженцами!

— Это, должен сказать, странное совпадение. Или задуманная провокация, —

заметил Григорьев. В этот момент из колонны фашистов вырвалась кавалькада

всадников и понеслась через поле, что-то крича и стреляя на ходу. Беженцы бросились в

лес.

И вдруг — что это? Позади немецкой колонны разразилась пулеметная стрельба.

Затем один за другим ахнули орудийные выстрелы и разрывы встали возле танкеток. Из

лесных зарослей показался танк и пошел на сближение с колонной.

— Это ж наш кавэ! — отрываясь от бинокля, произнес комбат. — Действительно,

стечение обстоятельств. Однако смотреть в оба! [51]

Развернувшись, танкетки открыли ответный огонь по танку, который, убыстряя

ход, ринулся на автомашины. С ходу врезался в одну, подмял, двинулся на другую.

Спрыгивая с грузовиков, пехотинцы кинулись врассыпную. Танкетки, продолжая

стрельбу, поражали своих солдат.

Вокруг поднялась серая завеса пыли и дыма, что, очевидно, спасало наш танк от

прямых попаданий, тем более, что немцы стреляли нервозно и беспорядочно. И вот

одну из танкеток окутало огнем и дымом, другие повернули к лесу.

Тем временем танк всей своей громадиной выдвинулся из пыльной стены и

задним ходом двинулся в нашу сторону.

Григорьев, Ерусланов и я подошли к машине. Из люка высунулся танкист. Снял

шлем, осторожно поправил на голове окровавленную повязку. Потом спрыгнул с брони

наземь, улыбаясь, поздоровался:

— К своим, кажется, попали. Наконец-то!

Он расстегнул комбинезон. На гимнастерке в петлицах — капитанские «шпалы»,

на груди ярко-алой эмалью пламенел орден Красного Знамени. Лицо у капитана было

серым от усталости. Обернувшись к своей машине, позвал:

— Выходи, Дьяченко! Возишься, ремонтируешь? — Вяло ударяя рукой по

гусенице, он вздохнул: — Видно, отходилась ходовая часть.

Из танка вылез старшина с замурзанным смуглым лицом. Вытирая тряпкой

замасленные руки, сказал:

— Может, еще потянет мотор, товарищ капитан, пока рембазу найдем? Авось

теперь у своих! И мост вот кстати.

Затягиваясь самокруткой, капитан стал рассказывать о своих приключениях.

Их танковую дивизию война застала в городке у самой границы. Едва начался

первый артобстрел, дивизия выступила в направлении к Ковелю, где ей надлежало