Уходила юность в 41-й

моих дружков-товарищей. Только вряд ли они сохранились в лесах да болотах...»

Выходит, что не только по тропкам-дорогам, но и по косточкам своих дедов и отцов нам

ходить суждено. Вот и подумай, как нам не драться за всю нашу землю, если не до

победного, то до своего последнего часа!

Растревожил Василий своими разговорами и мою душу! Как-то там родители,

сестра, братишка? Что с ними сейчас, когда разразилась такая гроза? Отец мой тоже

участник Октябрьской революции и гражданской войны. Возраст у него — призывной.

Небось уже на сборном пункте, а то и на передовой.

Почтовой связи пока у нас никакой. Мы не пишем, нам не пишут. А в

неизвестности, говорят, тоска ближе подбирается к сердцу. Чем приглушить ее, как

развеять?

Вдруг вспомнил: сегодня — 28 июня. Ведь в этот день у Груни в институте

начинаются выпускные экзамены. Ни пуха тебе, ни пера, Грунюшка! Вот Василию,

наверное, легче. Как говорится, в сердечных делах он не замешан. Бывало, на наших

вечерах обращался с девчатами как товарищ — и только.

Утверждают, что у женщин сердце — вещун. И в самом деле. Будто что

чувствовала Груня, когда расставались: [57] «Прости-прощай!» Сдаст она экзамены,

получит назначение и уедет в край, неведомый мне. Ох и гадкая штука, эта война!..

* * *

Утром к нам доставили наконец газеты. Их разбирали нарасхват. И вскоре Степан

Михайлович Ерусланов собрал подразделение на политинформацию. О чем, думалось,

он скажет? Ведь каждый из нас уже ознакомился с сообщениями Совинформбюро о

событиях на фронтах. Особенно заинтересовало всех крупное танковое сражение, в

которое с обеих воюющих сторон втянуто более полутора тысяч машин. Оно

развернулось недалеко отсюда и, судя по несмолкаемой канонаде и ночным заревам, не

утихает ни на минуту.

Однако политрук повел разговор не об этом. Он рассказал о допросе пленного

фельдфебеля. Тот вел себя нагло и вызывающе. Указывая на свою грудь, где висел

Железный крест, орал: «Я нихт пльен! Ви ист пльен! — и тыкал пальцем в Григорьева и

Ерусланова. — Сьегодня Люцк, Ковель капут, завтрья — Ровно, Житомир капут! Черьес

неделю — Киев капут! Вашьи Москау, Леньинграт фьют! Фсе Софьеты капут!» По-

лягушечьи выпучив глаза, хохотал: «Кольцо — это мы! Смьеерт и пльен — этто вы!»

Политрук обвел взглядом бойцов, командиров, с суровой настороженностью

сказал:

— Этак фашисты устрашали страны Европы. Посылали своих громил, перед

которыми буржуазные правители поднимали руки. Так думают нынче запугать нас.

Рассчитывают на слабонервных. Но советские люди, наша армия — не из таких! Что

скажешь, товарищ Еременко, от имени своих связистов? Если к тому ж с учетом

недавней критики?

Еременко встал. Расправив аккуратно гимнастерку, оглядел своих товарищей:

— Докладываю, товарищ политрук, что у нас в отделении навели свою

внутреннюю критику. Так попарили одного, что больше он вряд ли подведет всех нас.

Ну, а тому фашисту отвечу: не кажи, гад, гоп!.. Нас не перепрыгнешь. Мы дюже

выросли. Их расписание, чи то график, даст осечку. Семафор перед ними совсем не тот!

Потерпит крушение весь фашистский поезд на нашей советской дороге, как бы они ни

куражились со своими танками [58] и прочей техникой. Я хоть пока беспартийный, но

буду воевать как коммунист!

После политинформации партийная организация батареи приняла в свои ряды

разведчика Морозова.

3

Через день противник сравнительно крупными силами повел наступление на

нашем участке. Замыслы фашистов, однако, заблаговременно разгадало наше

командование. Сразу, как только стрелковые части вышли на рубеж обороны, в тыл

врага направились разведывательные группы. Они обнаружили сосредоточение

танковых и моторизованных подразделений противника в близлежащих населенных

пунктах. Это заставило ускорить оборудование и маскировку оборонительных

сооружений на переднем крае, быстрее и выгоднее разместить огневые точки, создать

надежное прикрытие в предполье, обеспечить противовоздушную оборону и охрану

тыла. Последнее, в частности, возлагалось на нас.

Всю прошедшую ночь мне пришлось вместе со связистами прокладывать

проводные линии, соединяя командный пункт полка с нашими подразделениями,

которым было поручено вести борьбу с возможным десантированием противника.

Связисты действовали осмотрительно и умело, несмотря на рельефные трудности,

болотистую и сильно пересеченную местность.

Уже брезжил рассвет, когда я вернулся на свой наблюдательный пункт, где

властвовали тишина и спокойствие. Лишь Еременко приглушенным голосом спрашивал

в телефонную трубку: «Сосна! Сосна! Я — береза!» На мой вопрос о том, куда