Уходила юность в 41-й

труднее, чем здесь, среди полесского бездорожья...

Ударом на удар

1

Через завесу лет и поныне мне видятся дни, когда мы, выбравшись из хляби

полесских болот, сосредоточивались в Коростеньском укрепрайоне. Враг неотступно

[66] преследовал поредевшие в минувших боях и изнуренные тяжелыми переходами

части армии. Он во что бы то ни стало старался упредить наш выход к укреплениям,

чтобы захватить огневые точки.

Отбиваясь от наседавших фашистов, мы вышли наконец в район лесов и

перелесков, больших и малых селений, связанных между собой сетью большаков и

проселков. Крупных магистралей вокруг не было. Лишь в северной стороне по

болотно-лесистой местности от Сарн на Киев да с юга на северо-восток, от Новоград-

Волынского к Коростеню, протянулись две железнодорожные ветки и одна шоссейная

дорога. Зато ниже, опоясывая южный фас укрепрайона, вытянулось Киевское шоссе,

которое с началом военных действий принесло нам немало хлопот.

С зимних квартир в назначенное место подошел второй эшелон полка — огневые

взводы вместе с тыловым хозяйством. Теперь мы — единая и мощная боевая единица!

В подразделениях появилось пополнение — мобилизованные приписники. В

нашем взводе среди них как-то сразу выделился Иван Донец — плотный молодой

мужчина. Оказался он очень говорливым, всякий разговор обычно начинал со слов:

«Вот у нас, бывало, в Семаках...» Это он о своем родном селе.

Иван приглянулся нашему помкомвзвода Козлихину и тот решил взять его в

разведчики. Я не возражал. Отделение связи формировалось, пожалуй, не хуже, но там

преобладали запасники пожилые и малорасторопные. Козлихин морщился: «Ох,

намучаемся с такими!.. Каким должен быть связист? Катушки на плечи, телефон под

руку и — на линию. Аллюр три креста! А что эти?» Я успокаивал: привыкнут, мол. Но

тот не унимался: «Если б не положение парторга, ввел бы властью помкомвзвода им

физзарядку от зари до зари, чтоб животы похудели и еще кое-что!..» Это он, конечно,

шутил. Однако, услыхав шутку, Атаманчук, один из новых связистов, грузный,

широкоплечий, с укором посмотрел на Козлихина: «Не суди по животам, а смотри по

ногам да рукам. В уборку-то, бывало, за день по двести мешков с зерном перебрасывал

на расстояние. И в каждом, понятно, стандартный вес — полцентнера! А твои катушки,

старшой, мне как игрушки. Так-то!» И, взяв одну — с намотанным кабелем, подбросил

и так же ловко поймал. [67]

Заметно пополнилась наша командирская среда. Мы, молодые лейтенанты,

познакомились с командиром дивизиона капитаном Бухваловым, который оставался на

зимних квартирах, как говорили, из-за болезни жены. Он, малорослый и полноватый,

выглядел слишком угрюмым, казалось, вовсе не улыбался и всегда был чем-то

недоволен. Полным противовесом ему предстал перед нами старший лейтенант

Бабенко, начальник штаба дивизиона. Шумный, подвижный и рассудительный, он всем

пришелся по душе.

Но что нас с Пожогиным особенно обрадовало — вернулся на свое место Павка

Побережный, наш третий «мушкетер». Встретились с Павкой, конечно, бурно, но когда

поинтересовались ранением, он, застенчиво улыбнувшись, проговорил: «А, заживет

как-нибудь на ходу». И спрятал забинтованную руку за спину.

Мои друзья остались на огневых позициях, расположенных на лесной поляне за

селом Сербы. А я отправился на южную окраину села Цыцелевка, где разместился наш

батарейный наблюдательный пункт. Словом, каждый из нас занял свое штатное место.

Это было десятого июля.

Помкомвзвода Козлихин со старшим разведчиком — у стереотрубы. Я стою с

биноклем и вглядываюсь вдаль, где за пеленой утреннего тумана разбросало свои хаты

огромное село. Отделенный связистов ефрейтор Еременко и его бойцы разместились в

отсеке траншеи. Тут же радисты со своим громоздким ящиком-радиостанцией. С

радиосвязью по-прежнему не ладится, и радисты, орудуя ручками наводки, ловили

нужную волну, нудно и бесконечно спрашивая: «Пятый!» «Пятый», я — «Третий»!»

Это, наверное, давно надоело, в частности ефрейтору Морозову, бойкому и

говорливому парню. Он, повернувшись в сторону радистов, недовольно ворчал: «Ох,

эта самая ваша цифирь! Ведь радист-полярник Кренкель на самом Северном полюсе

разговаривал со всем миром и — ей-богу! — без подобных казусов! А вы? Шли бы в

деревню, к какой-нибудь молодице. Там, уверяю, на нужную волну сразу настроитесь!

— И уточнял: — Я имею в виду кринку молока. Вы же натощак стараетесь!»

Еще на дорогах в Полесье каждому из нас осточертело нудное затяжное ненастье.

Теперь солнце, вставшее за лесом, подлазурило прозрачную небесную синеву. День

обещал быть погожим. [68]

Командир батареи лейтенант Григорьев появился на пункте неожиданно, что нас

удивило. В свежеотглаженной защитного цвета форме, он по-хозяйски вышагивал по

траншее, козырял, здороваясь. «Из штаба. Значит, с новостями», — шепнул Козлихин.