Уходила юность в 41-й

глаза, пытаясь, видимо, что-то сказать, но лишь еле шевелил ссохшимися,

посиневшими губами. Галина бережно поддерживала голову раненого. Она, конечно,

понимала, что тот умирал, и, касаясь рыжеватых волос Василия, молча рыдала, роняя

слезы на пепельно-бледное лицо любимого.

До госпиталя Василий Пожогин не доехал...

А мы, живые, шли навстречу новым боям. С кровью и безвозвратными жертвами,

в лишениях и муках и в конечном счете с нашим неистощимым стремлением к победе.

В огненных тисках

1

За два перехода наш полк совершил семидесятикилометровый марш и

сосредоточился у Лоева, на правом крыле Юго-Западного фронта. Путь пролегал через

лесные массивы, но все равно пришлось тщательно маскироваться, двигаться главным

образом в ночное время. С тех пор как 5-я армия начала свой отход за Днепр, вражеская

авиация, по-прежнему господствуя в воздухе, бдительно следила за каждым нашим

шагом.

Шли по разбитым песчаным дорогам. На тихоходных тягачах, буксирующих

тяжелые орудия и прицепы со снарядами, докрасна раскалялись выхлопные трубы.

Тракторы натужно ревели. Автомашины нередко застревали по ступицы колес в

глубоких колеях, и тогда бойцы и командиры вытаскивали грузовики, доверху

нагруженные снаряжением и имуществом, под бесконечное и привычное: «Раз-два,

взяли!»

Место лейтенанта Пожогина занял младший лейтенант Нетреба, а командир

второго огневого взвода теперь — старший сержант Дегтяренко. Раньше этот

круглолицый [95] крепыш командовал одним из орудийных расчетов. Хлопотливый и

исполнительный, он усердно стремится быстрее войти в свою новую роль. Забегая

вперед, показывает трактористам дорогу, чтобы те не угодили в колдобину, покрикивая

при этом зычным голосом. Если дорога не имеет препятствий, шагает рядом с бойцами

и сыплет один за другим анекдоты. Его взвод не унывает. Слышу, как кто-то из

огневиков обращается к Атаманчуку:

— Ты, Степан, никак через родное село отступал? Там, за Днепром?

— Ну так што? Ночью то, помнится, было.

— Вот как раз бы к жинке, на горяченькое! — смеется Дегтяренко. Атаманчук

хмурится и отвечает серьезно:

— У нас служба, видно, иная — не то, что у вас, при орудиях. Я в тот момент свои

обязанности на службе исполнял. С тремя катушками на плечах — не до горяченькой

жинки!

Их шутки и смех меня не веселят. Из головы никак не выходит гибель Васи

Пожогина. Когда покидали тихое кладбище в Парышеве, небольшом селении на

левобережье Припяти, кто-то из наших, кивнув на холмик свежей земли, заметил: «А

все-таки, скажу, нелепо получилось!..» Политрук Ерусланов, еще не остывший от своей

прощальной речи, бросил горячо, хоть, может, и грубовато: «Только чистоплюи так

могут судить! Это же святой поступок во всем своем благородстве!»

Мне вдруг вспомнились стихи, которые Василий еще в училище читал: «Врага

победить — боевая заслуга, но друга спасти — это высшая честь!» Теперь эти строки

обрели конкретный смысл.

Шагаю рядом с Галей и вижу, как она подавлена. Девушка окончательно

привязалась к нашей батарее. После гибели Василия стремится быть среди нас. Общее

горе, наверное, сблизило нас. Видел однажды на привале, как, перевязав раненого,

складывала она в свою санитарную сумку бинты и флакончики. Вдруг достала какую-то

книжицу и припала лицом к раскрытым страничкам. Я подошел и увидел уголок

знакомой фотографии.

Переборов смятение, она выдавливает слово за словом:

— Казнюсь... Себя ненавижу... Думаю, все из-за меня!

Успокаиваю, как могу, а она свое: [96]

— Такие, как Василий, может, раз в жизни встречаются. Отважный и вместе с тем

застенчивый, словно девчонка! Нет, никогда себе не прощу. Никогда не забуду!..

Разговор прервала команда:

— Командиров батарей со взводами управления в голову колонны!

Светало, когда вместе с полковником Григорьевым мы выехали на

рекогносцировку.

* * *

Лоев — это небольшой белорусский городок, разбросанный по прибрежному

крутояру. Сейчас нас и город разделяет Днепр — широкий, светящийся утренней

синевой. Могучая река в величавом спокойствии несет свои воды. А совсем недавно, на

переправе через Днепр близ поселка Неданчичи, что стоит на железной дороге Овруч

— Чернигов, река была неспокойна, волны, пенясь, набегали друг на друга, вода

бурлила от разрывов бомб. Косяки черных самолетов висели над нашими головами.

Железнодорожный мост, по которому наши части переправлялись, фашисты не трогали,

рассчитывая, что он пригодится им самим.

— Тут, пожалуй, и расположим наблюдательный пункт, — сказал Козлихин,

показывая на небольшую высотку, поросшую редким сосняком.

Не знал я тогда, что эти места не раз станут ареной ожесточенных сражений.

Осенью 1942-го мы, партизаны, придем сюда под командой Ковпака и Сабурова и,