Ухожу, не прощаюсь...

— Ты нравишься мне. — Он не врал. Она действительно сейчас очень нравилась ему.

Она молчала.

— Ты нравишься мне, а ты меня обижаешь, прячешься от меня.

Она молчала.

— Идем ко мне. Здесь дождь.

— Нет. Уже поздно, — слабо сопротивлялась она.

— Ты боишься меня?

— Уже поздно.

— Идем. — Он мягко, но требовательно тянул её за руку. Она слабо сопротивлялась, потом послушно пошла рядом. Тогда он одной рукой обнял её за плечи, другой прижал к себе и почувствовал, как трепетно, податливо и желанно её упругое и гибкое тело…

Свеча дотаяла, потухла, и Георгий приподнялся на локтях, чтобы зажечь другую. Была расслабленная пустота, он больно вспомнил, что в чувственном полубреду называл Веру теми же ласковыми именами, что и жену.

— А кто был твой отец? — спросил он, о чем давно хотел спросить.

— Он, как и ты, был геолог.

— Ты когда-нибудь видела его?

— Нет. Он только ночевал у нас несколько дней, когда была сильная пурга, а потом снова ушел в тундру. И больше не приходил. Потом пришел другой геолог, на другое лето, сказал, что он замерз в горах.

— А как была фамилия твоего отца?

— Я не знаю.

— Говорят, и у твоей матери отец был русский?

— Да. А кто тебе сказал?

— Твоя подруга. У тебя его фамилия?

— Да.

— А кто он был?

— Он был женат на моей бабушке. Он пришел сюда давно, после гражданской войны. Он был белым офицером. Их разбили под Охотском, и несколько человек ушли в горы, в тундру. Которые не хотели сдаться. Его родители жили в Москве и были очень богатыми. Он был князь, кажется. Он был очень молодой и сильный. Он не замерз в горах и пришел к чукчам, которые кочевали рядом с коряками. Он взял себе в жены самую красивую девушку в стойбище, мою бабушку, и стал жить, как чукча. Завел собак, оленей. Он был потом лучшим каюром в наших местах. Его знали по всей Чукотке. Он был очень сильным и большим, ни чукчи, ни коряки не могли с ним тягаться.

— Что было с ним потом?

— Умер, когда старый стал. Один раз его хотели забрать, на собаках приходил начальник, спрашивал, как он живет, не делает ли худа корякам и чукчам. Но все говорили, что он очень хороший человек.

— И где его похоронили?

— Сожгли в тундре. По нашему обычаю.

— От него остались какие-нибудь вещи?

— Нет. Только фотокарточка какой-то девушки в железной коробочке. Тонкая-тонкая такая коробочка на цепочке. Я пыталась открыть её, но не смогла.

— Медальон, — сказал Георгий.

— Что? — не поняла она.

— Это называется медальоном.

— Мать говорила, что он поклонялся этой девушке, как наши старики духам. Он никогда не пил, как чукчи. Но когда редко пил — много пил. Ставил перед собой эту коробочку. Ставил и пил.

— Ты покажешь мне её?

— Покажу… Ты еще долго будешь здесь в поселке? — Он уловил в ее голосе печаль.

— Не знаю. Наверно, еще долго.

— Мать говорит, что ты похож на моего отца.

— Да? — Георгий, окончательно протрезвевший, чувствовал себя виноватым больше перед собой, чем перед Верой: слишком легко и бездумно воспользовался он её святой доверчивостью и простотой. Впрочем, тут все было сложнее.

— Она еще прошлым летом мне это сказала. Помнишь, ты здесь долго жил, когда не было вертолета.

— Помню.

— Я пойду, а то мать меня потеряет.

— Я провожу тебя.

— Нет, не нужно, — засмеялась она и совсем не по-чукотски прижалась к его лицу своими русыми волосами. — Темно, дождь, потом тебя самого провожать надо будет вы в тундре как дети… Ты придешь к нам в гости?

Георгий засмеялся.

— Приду.

Утром Георгия растолкал Ринат Багаутдинов:

— Вставай, вставай! Летим. Пришел хороший прогноз.

— Но я не успел дать заявки.

— Полетишь без заявки. По моей. Тебе еще твои скудные летные часы пригодятся. Я заброшу тебя по пути. Так и быть, сделаю небольшой крюк. Только бензина много взять не могу. У меня и так загрузка большая, пилоты ворчат. Сколько тебе на первое время надо?

— На первое время бочки две хватило бы.

— Возьмем три. Только пилотам не говори, что твои, завопят, вертолет и так перегружен. Давай, через полчаса взлет. Я побегу за картами.

Торопливо одевшись, подхватив полевую сумку, Георгий побежал к аэродрому.

Из пилотской ему навстречу с ведром в руке вышла Вера. Он смутился больше неё и не знал, что сказать.

— Ты улетаешь? — тихо спросила она.

— Улетаю.

— Когда вернешься?

— Не знаю, Вера. У меня столько работы, а я её почти и не начинал. — Видя, что она вся поникла, виновато добавил — Так получилось. Но на обратном пути я обязательно залечу. Когда выбираться буду. Другой дороги в Корф нет.

Она молча кивнула.

— А почему я тебя раньше не видел? — Георгий не знал, о чем говорить.

— Я в отпуске была.

— Георгий! Георгий, на взлет! Пока не отменили. Вчера была заявка, пока, правда, не подтвержденная, на санрейс, — пробежал мимо командир вертолета Юра Шаронов. — Если сейчас не вылетим, нас могут перебросить туда.

— Бегу!.. Ну, я полетел, Вера. Месяца через полтора я, наверное, буду здесь. А может, и раньше.

Она опять молча кивнула.

Георгий побежал к вертолету.

— Георгий!

Он остановился.

— Георгий! Я принесла. — Глаза у неё были влажными.

— Что принесла? — не понял он.

— Вот. — Она протягивала ему что-то.

Это был медальон.