Украденная юность

Иоахим глубоко вздохнул, гордый собой, взволнованный, и вдруг подумал, что о его геройском поступке узнают теперь все — родители, и знакомые, и доктор Крафт, директор школы. Его портрет поместят в газетах, и, может быть, по радио уже передали сообщение о его подвиге. Директор созовет всех в актовый зал, как он это делал, когда сообщал им о победах немецкого оружия. Радлов очень ясно представил себе доктора Крафта на кафедре, покрытой знаменем со свастикой. Его гладко выбритая голова поблескивает, как биллиардный шар, а внизу, затаив дыхание, внимают ученики. Крафт говорит и говорит о героическом поступке, который совершил он, Иоахим Радлов.

Иоахим опомнился, только очутившись на улице. Он держал в руках стандартный пакет с конфетами, шоколадом, печеньем и даже с сигаретами. Обалдевший и смущенный, он не помнил, кто дал ему этот пакет. Мальчик-вестовой, который проводил его сюда и, видимо, слышал весь разговор, стоял, разинув от восхищения рот. В порыве великодушия Радлов подарил пакет ему, но мальчик не в состоянии был произнести ни слова. Вдруг кто-то сказал:

— Пошли, машина ждет.

Голос принадлежал тому парню, который чинил телефон.

Машина доставила Радлова в Берлин, туда, где был сосредоточен огонь двадцати тысяч советских орудий. Кругом вздымались тучи дыма и раскаленной пыли, застилавшие голубое весеннее небо. Средь бела дня Берлин окутала ночь.

Над грудами обломков обрушившегося соседнего дома высились колонны ворот рейхсканцелярии, входа не было видно. Пыль клубилась вокруг здания, зиявшего пустыми глазницами окон. Радлова остановили только в вестибюле.

— Стой! Куда?

Двое часовых, подобно теням, выступили из мрака и встали с обеих сторон. На их головных уборах поблескивал серебряный череп. Проверив документы Радлова, они указали на застланный ковровой дорожкой коридор, который вел вниз. Радлов миновал бронированную дверь, потом очутился в помещении с усиленной охраной, вооруженной автоматами. Здесь снова тщательно изучали его пропуск. Потом он ждал, пока из подземелья появится связной. И вот наконец его поглотила бездна.

Внизу Иоахима буквально ослепил яркий свет ламп, питаемых от аккумуляторов. Он будто попал в другой мир. В ушах еще звучало протяжное «уии» летящих снарядов, треск бушующего пламени, дробный стук осыпающихся кирпичей, вой «катюш» — здесь же его вдруг окружила тишина. Слой железобетона толщиной в восемь метров, затем лабиринт убежища для солдат с трехметровым стальным потолком полностью изолировали лежавшее еще ниже бомбоубежище от внешнего мира. Вентиляторы вытягивали насыщенный углекислотой воздух, толстые ковры в коридорах поглощали звуки шагов, на стенах комнат, через которые проходил Радлов, висели гобелены и дорогие картины. Связной что-то сказал Радлову, но тот не понял. Его барабанные перепонки еще не отвыкли от более громких звуков. Он прошел дальше, двери, ковры, усиленные посты — боже мой, кончится ли это когда-нибудь! Вот наконец анфилада комнат, четыре телефонных коммутатора, где-10 стрекочет телеграфный аппарат. Радлов слышит этот звук и теперь наконец понимает, что говорит ему связной. Он, стало быть, в личном убежище фюрера. Здесь, слева, находится квартира Гитлера. Распахнулась какая-то дверь, оробевший Радлов замедлил шаги и оказался посреди большой четырехугольной комнаты.

На этот раз его ослепило множество мундиров, сверкающих орденами. Повсюду мелькали красные генеральские отвороты, но Радлов не узнавал лиц, он видел только, что при ярком свете все они кажутся неестественно бледными. Присутствовавшие имели холеный вид, от них пахло одеколоном, аккуратно расчесанные волосы были напомажены и блестели.

И вот он стоит среди этого золотого и серебряного сияния, потный, измазанный, но почтительный и полный веры. Его сапоги облеплены глиной, волосы растрепаны, под глазами темные от бессонницы круги. Ему казалось, он весь изгажен, невообразимо изгажен. Он почувствовал мучительную потребность немедленно вымыться и хотел было сказать об этом сопровождающему, но тот уже исчез.

Радлов беспомощно огляделся, и тут к нему кто-то подошел, пожал руку, его мгновенно окружили. Ему трясли руки, хлопали по плечу, что-то говорили. Теперь Радлов начал узнавать отдельные лица, которые видел в газетах и в кинохронике. Кто-то протянул ему бокал вина, кажется это генерал Йодль. Держа в руках подносы с жарким и бутербродами, повсюду мелькали молчаливые, в черных фраках официанты, похожие на марионеток. Радлова окружали улыбающиеся маски в блестящих мундирах. Все здесь было призрачным, точно порожденным фантазией горячечного больного.

Вдруг кто-то прошептал:

— Сейчас выйдет фюрер.