Украденная юность

О матери Губертус не вспомнил. С детства его отпугивал ее необычный, странный образ жизни. Он боялся заходить к ней в комнату, вечно погруженную в мягкий полумрак, там даже днем всегда были наполовину опущены жалюзи. Да и позднее он не мог отделаться от чувства неизъяснимого страха. Никогда не влекло его к этой болезненной женщине, которая была последним отпрыском обедневшего офицерского рода. Он был рад, что в доме не чувствовалось ее присутствия. Целыми днями она лежала на диване, листая французские романы. От матери Губертус унаследовал стройную, изящную фигуру, правильные черты бледного лица и тонкие, прозрачные руки. От отца — практичность и беспощадность. Эти особенности его характера взяли верх даже теперь, когда еще не улеглась боль утраты.

Отец погиб. Ему, видно, не удалось прорваться в Мюнхен, и он пал от русской пули. И теперь сын, Губертус Брандт, встанет на его место. При этой мысли сердце Брандта вдруг замерло, потом неистово забилось от волнения. Он встанет на место отца, да, он! А это значит, что он теперь наследник.

И тотчас Губертус снова почувствовал почву под ногами, которую было потерял. Хладнокровно и трезво он подсчитал: «Я наследник множества хуторов, виллы и довольно крупного состояния. Отныне я уже не ничтожный штандартенюнкер, существующий благодаря протекции отца, нет, я отпрыск и наследник депутата рейхстага Отто Брандта. А это кое-что значит».

Эта мысль опьянила его. Досадно, правда, что он не знает, как велико отцовское состояние. Отец никогда не говорил с ним об этом, но Губертус был уверен, что тот посвятил бы его в свои дела, если бы им удалось добраться до Мюнхена. Каковы были планы отца на будущее? Быть может, остались какие-нибудь документы? И где? Прежде всего надо знать, куда вложены деньги, в какие бумаги? И где они хранятся?

Вопрос возникал за вопросом. Подперев голову руками, Губертус размышлял. Где ключ к решению задачи и где найти какую-нибудь зацепку? Может быть, поговорить с гаулейтером? Акции — промышленность — генеральный штаб — Америка? Конечно, отец был весьма предусмотрителен, он сотрудничал с офицерами вермахта, за которыми стояли магнаты промышленности. Не зря открыл он в прошлом году в Мюнхене филиал своей конторы. А он, Губертус, как один из деятелей подпольной организации, должен был осуществлять связь с секретной службой Гелена. «Для нас война не кончится, даже когда русские будут в Берлине», — заявил капитан Юргенс. Стало быть, вот в чем дело: в борьбе с большевиками не забывать и собственной выгоды. Вот что имел в виду отец. Ну и хитрый был человек! «А теперь я встану на его место, и наплевать мне на Бормана и его штурмбаннфюрера Вольфа в Фленсбурге! В Плёне я буду ориентироваться на майора Хаазе, как того хотят офицеры из главного штаба. Так будет надежнее, да и отец хотел того же».

Мысль обрести самостоятельность и власть помогла ему справиться с горем. Он поднялся с дивана и подошел к зеркалу. Лицо снова было хладнокровным, ни один мускул не выдавал его мыслей. «Цель намечена, — подумал он, — но, чтобы достигнуть ее, нужны крепкие нервы. Этого я добьюсь».

Он вышел и на улице наткнулся на обессилевшего, плачущего Радлова.

Прошло несколько минут, прежде чем Радлов узнал штандартен-юнкера. Он слышал, что кто-то с ним заговорил, но отвернулся. Радлов не мог никого видеть, хотел остаться один и выплакать свое горе, прежде чем умереть.

Вдруг чья-то рука опустилась на его плечо и с силой повернула. Радлов попытался вырваться, но рука цепко держала его. Наконец подняв глаза, он узнал Брандта и тут же снова отвернулся, пробормотав, как упрямый ребенок:

— Оставь меня в покое…

Брандт еще раз повернул его к себе.

— Что с тобой приключилось? Получил орден — и ревешь, вместо того чтобы радоваться!

На ресницах Радлова еще не высохли слезы, он посмотрел на бывшего школьного товарища. Неужели Брандт продолжает верить в победу? Разве он не видел, что произошло с фюрером? Или не хотел видеть?

— Все напрасно, все… — снова всхлипнул Радлов.

— Что напрасно?

— Война-то ведь проиграна! — крикнул Радлов.

Брандт подумал: «Он сошел с ума. Орет так, что стены дрожат. Видно, на фронте ему здорово досталось. Надо поскорей улепетывать отсюда, а то, пожалей, влипнешь с ним».

— Пошли, — сказал Брандт, — пошли, Ахим. На мосту, видно, жарковато было, а?.

Он схватил Радлова за руку, потащил по какой-то винтовой лестнице мимо часового и втолкнул в уборную.

— Ну вот, — сказал он, облегченно вздохнув, — теперь умойся, стань человеком, а потом расскажешь, что случилось.

Он говорил с ним мягко, как с больным.

Радлов, равнодушный ко всему вокруг, безвольно подчинился и выполнил все, что от него требовали. Когда он снова повернулся к Брандту, ют понял, что Иоахим действительно измучен. На какое-то мгновение Брандт даже почувствовал к нему сострадание. Перед ним был не тот Иоахим Радлов, которого он знал.

— А теперь мы пойдем в казино, закусим, выпьем водочки и кофе, — сказал он, — это тебя живо вылечит.