Украденная юность

— Наши усилия не напрасны, Ахим, мой отец, и Адам, и все другие погибли не напрасно. Германию никогда не удавалось уничтожить, всегда находились люди, охранявшие национальное достоинство нашего народа от недочеловеков. А теперь нам завещано вести поверженную Германию к новой победе, такова наша цель. Рейхслейтер Борман сегодня назначил меня руководителем северной группы «Вервольфа». Ночью я уезжаю из Берлина. Наши подпольные действия против западных держав прекращаются. Понимаешь, что это значит? Мы собираем силы и в один прекрасный день наносим удар по большевикам — возможно, совместно с американцами. Изгоняем русских из Германии. Ну как, это тебе нравится? Веришь, что Германия будет великой и могущественной державой?

Радлов медлил. Он слишком свыкся с мыслью о смерти и вошел в роль трагического героя. Теперь ему трудно было возвращаться к жизни. Неужели жизнь снова обрела смысл? Удастся ли действительно возродить великую и могущественную Германию? И он коротко ответил:

— Вероятно, ты прав.

— Слушай, — Брандт наклонился к нему через стол, — у меня есть для тебя задание, приказ. Ты останешься членом гитлерюгенда, ты…

В эту минуту, перекрывая шум в зале, раздался голос из репродуктора. Громко, угрожающе он начал передавать последние известия: «Сегодня вечером в сражающейся имперской столице Адольф Гитлер принял члена гитлерюгенда Иоахима Радлова из Вергенштедта. Семнадцатилетнему юноше фюрер собственноручно вручил Железный крест второй степени за уничтоженный им в бою на Хафельском мосту русский танк…»

IV

Депутат рейхстага Отто Брандт сердито выключил приемник своего «мерседеса». Он надеялся услышать в последних известиях сообщение о своей собственной смерти. Но о нем ничего не сказали. Он был разочарован, страдало его тщеславие. Разве за все годы, отданные им «движению», он не заслужил некролога? Но, видно, в Берлине смерть старого борца и депутата рейхстага не воспринимали столь трагично, по всей вероятности, там больше дорожили живыми, мертвых и без него хватало. А ведь приятно было бы, посасывая сигару, услышать, каким ты был выдающимся человеком. И этого удовольствия его лишили. Кстати, верховное командование вермахта, видно, не знало, где проходит линия фронта. Кроме сообщений о боях за Берлин и Бреслау радио передавало лишь призывы держаться до последнего, а они были для Брандта сейчас совершенно бесполезны. Еще что-то говорилось о юноше из гитлерюгенда, подбившем танк, родом из Вергенштедта, который депутат Брандт сегодня покинул. Как, бишь, его зовут? Радлов, да, Иоахим Радлов. Имя показалось ему знакомым, и он подумал: «Возможно, кто-нибудь из друзей Губертуса? Во всяком случае, мальчик доказал свою отвагу, и если все мои фольксштурмисты из Вергенштедта будут так сражаться, тогда — и при этой мысли он вдруг звонко рассмеялся, — тогда меня еще, быть может, наградят посмертно Рыцарским крестом…» Но сегодня утром, когда фронт приблизился к городу, его люди выглядели далеко не такими отважными. Всю ночь Брандт провел в ратуше, на командном пункте фолькештурма, ожидая приказа выступать. Только в три часа утра позвонил гаулейтер и рявкнул в трубку:

— Пора, Отто! Можешь высылать людей на позиции. Ни пуха ни пера!

Брандт только и ждал этих слов, они послужили ему сигналом к исчезновению. Он знал, что гаулейтер тоже немедленно покинет город. Но прежде чем уехать, гаулейтер обещал Брандту урегулировать одно дельце, оказать ему в известном смысле дружескую услугу, а именно: сообщить по телеграфу Борману, что депутат рейхстага Отто Брандт пал на поле брани. Затем связь с Берлином прервется. Для Брандта это означало: вперед в Мюнхен! Быть может, Губертус тоже находится сейчас на пути к городу на берегах Изара.

Повесив трубку, Брандт оповестил всех группенлейтеров, что производит их в компанифюреры. Затем отдал приказ включить установленную на крыше школы сирену. Ее протяжный вой разносился в ночи бесконечно долго. Этот сигнал давно уже был известен жителям. Он означал — быть в полной боевой готовности, Красная Армия наступает, населению укрыться в подвалах, а фольксштурмистам собраться на гимнастическом плацу. Только после этого Брандт позвонил жене:

— Собирайся, мы уезжаем.

Теперь, используя переполох в городе, можно было и уехать, незаметно исчезнуть. Но такой тайный побег был ему не по душе. Фольксштурмисты разбегутся, если увидят, что их командира нет на месте. До отъезда он должен им по крайней мере показаться. Поэтому Брандт ждал, сидя за письменным столом бургомистра, пока ему не доложили, что батальон собрался на плацу. Тогда, втянув живот и поправив портупею, Отто Брандт, грузно ступая, вышел из ратуши.