Украденная юность

Юноша был настолько ошарашен, что даже не заметил, с какой быстротой за ним заперли дверь. Он и не подозревал, что застал советника в самый разгар сборов, потому что тот решил бежать на Запад, и принял Иоахима за шантажиста.

Иоахим несказанно обрадовался деньгам, благодаря которым мог теперь помочь родителям. Сбегав к Муку и отдав ему тысячу марок, он вернулся домой и с гордостью пошел к матери. Та вначале ни за что не хотела брать деньги и, только выслушав историю этих бумажек, заперла их в кухонный шкаф. Нежно, однако не без упрека в голосе она сказала:

— Но больше этого не делай, Ахим.

И все-таки Радлов чувствовал, что мать рада — ведь теперь ей не придется продавать сервиз.

Вскоре вернулся отец. Его хлопоты оказались тщетными.

Новая квартира Радлова находилась в Нижнем городе, на Вальгассе, как раз напротив пивной Стефана, которую Гензель превратил в молодежный клуб. Она была куда меньше их прежней и состояла всего из одной комнаты и небольшой каморки. В комнату, служившую одновременно гостиной и спальней родителей, попадали прямо с лестничной площадки. Кухни не было. Нишу с плитой мать отделила от комнаты занавеской.

В каморке поселился Иоахим. Непосредственная близость их квартиры к молодежному клубу ему вовсе не нравилась, того и гляди встретишь Гензеля.

Семья Радлова постепенно свыклась с новым жилищем. Как-то раз, за ужином, мать даже сказала:

— Все могло сложиться и хуже. Другие потеряли больше, чем мы…

Отец совершенно изменился. Он все еще был подавлен, но тем не менее словно очнулся от летаргического сна. Теперь ему снова хотелось работать.

— Сторожем я еще, пожалуй, могу быть, — сказал он.

Однажды вечером к ним зашел Ганс Мук. Иоахим обрадовался, увидев на пороге сына аптекаря, и подумал: «Хоть один еще помнит о нас». Но радость скоро сменилась разочарованием. Едва они уселись в каморке на узкую кровать, как Мук с упреком сказал:

— Мог бы меня по крайней мере известить о том, что вы переезжаете.

— Да ведь все произошло слишком быстро, — оправдывался Иоахихм, — времени не было. К тому же мы надеялись до последней минуты…

— Ну, ладно, ладно. Что с материалом?

Иоахим заметил быстрый недоверчивый взгляд, который бросил на него Мук, и удивленно сказал:

— Конечно я взял его с собой.

Вдруг ему стало ясно, что Мук пришел вовсе не ради него. Он, видно, испугался, что Иоахим удерет, забрав отрезы.

Мук почувствовал, что он раздражен, и живо отозвался:

— Я вовсе не подгоняю тебя, но мне хотелось бы кончить наше дельце…

Иоахим обиделся:

— Можешь забирать свои отрезы, если не доверяешь.

Мук попытался успокоить его.

— Пойми меня, Иоахим, — сказал он, избегая, однако, смотреть Радлову в глаза. — Расписка с твоей подписью, собственно говоря, недействительна. Ты же еще несовершеннолетний, и ее должен был бы гарантировать твой отец. Но с него нечего взять, особенно теперь, раз вы переселились в этот рабочий район…

Так вот где собака зарыта! И впервые Иоахиму стало ясно, в какое положение он попал. Узенькая комнатка, со стен осыпается штукатурка, нищенская мебель, а на нем самом старый, во многих местах залатанный костюм. Какой контраст в сравнении с этим ухоженным элегантным аптекарским сынком. Значит, вот в чем дело: когда он жил в Новом городе, Мук избрал его своим компаньоном, но теперь он для этой роли не годится, теперь ему нельзя доверять. Тьфу, черт! Взять бы да попросту выставить Мука за дверь!

Но Мук уже встал и, подходя к двери, заявил:

— Даю тебе еще срок. Я, конечно, понимаю, что ты хочешь заработать. Но если не продашь отрезы — верни их.

И он вышел на улицу.

Иоахим много дней не показывался на «Бродвее», не хотел иметь дела с ребятами из Верхнего города. Но втайне он надеялся, что кто-нибудь из его школьных товарищей заглянет к нему. Хоть один-то порядочный парень найдется среди них. Но никто не приходил. Он чувствовал себя одиноким и забытым и часто вечерами подолгу стоял у окна. Обычно около пяти из-за угла появлялся Гензель и отпирал двери‘клуба. Вскоре после него приходили юноши и девушки, и Иоахим еще долго слышал доносившиеся оттуда смех и пение. У них был стол для пинг-понга, а как-то раз они принялись разучивать новую песню. Поначалу дело не ладилось, и первую строфу они повторяли много раз:

Чтоб ты не блуждал в потемках,
Чтоб мог ты легко вздохнуть,
Чтоб жил ты на свете лучше,
Открыт пред тобою путь!

Мелодия долго звучала у него в ушах, а благодаря повторениям, он, сам того не желая, выучил вместе с ними и текст. Радлов не раз задавал себе вопрос: в чем же их цель?

С тоской глядел он на окна клуба, сознавая, что исключен из общества этой молодежи. Но стеснялся пойти к Гензелю и спросить: «Можно и мне прийти к вам?»