Украденная юность

Иоахим повернулся на бок и оперся головой на руку. Впервые, с тех пор как сознание вернулось к нему, воспоминание о той ночи ярко встало перед его глазами.

— А потом все пошло очень быстро, — сказал он. — Факт. Во-первых, я потерял туфлю на лестнице, и найти ее было нелегко, ведь я не зажег света. Я открыл входную дверь, тихохонько и медленно-медленно — она, надо тебе сказать, скрипит, — и прислушался. Что-то несколько раз забренчало, как если бы взламывали замок. И тут я увидел, что замок они открыли и уже вошли внутрь. Один из них зажег карманный фонарик, и луч света заметался по стенам. А другой остался у двери караулить.

— Как же он выглядел? — Гензель нагнулся к Иоахиму, все в нем напряглось от ожидания.

— Не знаю, помню только одно: он закрыл лицо чем-то черным. Кажется, это галстук гитлерюгенда. А сам он маленького роста, приземистый… — Иоахим испуганно замолчал. Он отчетливо вспомнил все — и того парня в черной маске, коренастого здоровяка, который прохаживался вдоль улицы, а руки у него висели, словно у обезьяны. В тот же миг в его сознании всплыли слова Вацмана, и Иоахим понял, что на посту стоял именно он, бывший юнгцугфюрер.

— Маленький? В черной маске? А больше ты ничего не помнишь? — Гензель был явно разочарован.

Иоахим с ужасом понял, что невольно впутался в такие дела, от которых хотел уйти. Невольно он стал соучастником. Вацман-то свинья порядочная, он ничего другого, кроме тюрьмы, не заслуживает. Но дело ведь не только в Вацмане, за ним стоят и другие, если он выдаст Вацмана, провалятся и они. А почем знать, кто это; вернее всего — молодчики из Верхнего города, возможно, те самые, кто отворачивались от него… Теперь он мог бы подложить им свинью. Но нет, доносчиком он никогда не был. Со всей этой историей он ничего общего иметь не хочет, к черту, пусть оставят его в покое.

— Нет, — с усилием проговорил он, — больше я ничего не знаю. Я прыгнул на него и, кажется, закричал, точно не припомню. Остальные выскочили и бросились на меня, один из них стукнул меня кастетом или чем-то еще. Я видел, когда он замахнулся, как что-то блеснуло у него в руке, и успел только отвести голову. Удар не достиг цели, кастет лишь скользнул по моей голове, но этого оказалось достаточно. Дальше я уже ничего не помню.

— И ты никого не узнал?

— Все произошло слишком быстро, и на всех были черные маски.

Остальных он действительно не узнал.

— Да ведь они, сволочи, могли убить тебя. — Голос Гензеля дрожал от едва сдерживаемой ярости. — Только бы их схватить. Кто знает, кого они еще укокошат.

Иоахим вспомнил об угрозах Вацмана и сказал себе: «Надо бы все-таки предупредить Гензеля. Но, черт побери, это не годится, не то сам влипну. Тогда выплывут наружу и подбитый танк, и Железный крест, и история с Брандтом. Со мной произойдет то же, что с блоквартом в Берлине: приедут русские и заберут».

Терзаемый сомнениями, он все-таки сказал:

— Тебе теперь надо быть очень осторожным.

Гензель звонко расхохотался.

— Ты в точности как моя мамаша. Она повторяет это уже четыре года. — Он помолчал, а затем продолжал: — Наша группа передает тебе сердечный привет и просит сказать, что все желают тебе поскорей выздороветь и приглашают наконец заглянуть к нам.

Иоахим ответил, раздираемый противоречивыми чувствами:

— Хорошо. Приду, как только встану на ноги.

А сам подумал: «Почему бы и нет? Можно сходить, взглянуть на это заведение».

Когда Гензель уже ушел, Радлов долго раздумывал. Он не знал, как ему относиться к этому бледному юноше, и безуспешно пытался понять причины, побудившие Гензеля создать антифашистскую молодежную группу.

Две недели пролежал Иоахим в постели. А потом выполнил свое обещание — отправился в молодежный клуб. С первого же взгляда он заметил перемены, происшедшие с того дня, когда он случайно заглянул к ним. Радлову понравились чисто выбеленные стены молодежного клуба, на которых висели портреты Ленина, Сталина и Тельмана, а на одной он увидел лозунг: «Учиться, учиться и еще раз учиться». Правда, буквы кое-где были потолще, кое-где потоньше, но это делу не мешало. В глубине зала стоял стол для пинг-понга и старенький патефон, другие столы были покрыты скатертями, сшитыми девушками, как рассказал ему Гензель. Потом пришли девушки и ребята и здоровались с Радловом как со старым знакомым. Скоро беленький мячик весело запрыгал по столу, а один из двоих ребят в бескозырках — он был в ней и в тот раз — завел патефон. Оба эти паренька очень понравились Радлову. Они были похожи, как братья, оба высокого роста, блондины с голубыми глазами, и все звали их «два капитана». Всего здесь собралось десять юношей и две девушки. Но девушки не произвели на Радлова никакого впечатления, они показались ему грубоватыми и чересчур бесцеремонными; третья, Эрна, пришла попозже. Изящная, с тонкими чертами лица, обрамленного темными локонами, она понравилась ему. Все вели себя непринужденно и шумно, смеялись и шутили, втянули в разговор и Радлова. Когда же наконец выдалась спокойная минутка, Гензель громко сказал: