Украденная юность

Работал Иоахим охотно. Он впервые попал на металлургический завод и везде находил для себя много интересного. Так, его увлек кузнечный цех, где полуголые люди плясали вокруг раскаленного металла. Но самое сильное впечатление произвел на него литейный. Там стояло шесть печей, темных, с разверстой пастью. Правда, действовали из них только три. Однажды Иоахим случайно присутствовал при плавке металла. Раскаленный белый поток вырвался из печи, осветив цех багровым светом. Во все стороны брызгами разлетелись искры, в лицо Иоахиму полыхнуло горячей волной, но раскаленный ручей принял данное ему человеком направление — в изложницы. Потом изложницу подхватил кран, и Радлов, провожая ее глазами, увидел наверху, у пульта управления, напряженное девичье лицо. Девушка внимательно следила за изложницей. Это была Эрна, подруга Руди Гензеля.

Выпуск металла произвел на Иоахима такое впечатление, что он в тот же день обратился к своему мастеру:

— Я хочу стать литейщиком. Нельзя ли мне перейти в литейный цех?

Но мастер рассердился:

— С ума сошел! Литейщиком! Пойдешь лом собирать, там не хватает рабочих рук.

В следующий понедельник Радлову действительно пришлось собирать лом. Это его злило, так как он втайне надеялся, что мастер все же передумает и пошлет его в литейный. Он чувствовал себя обойденным и несчастным по сравнению с Эрной, ведь она, сидя у пульта управления, несла всю ответственность за кипящий металл и за человеческие жизни. Но очень скоро он понял, что при сборе лома тоже нужны определенные профессиональные знания. Надо было научиться отличать в груде металлического лома железо от цветных металлов и литье от ковки. Он восхищался теми рабочими, кто уверенно судили о качестве железа, которое можно выплавить из разбитых станков.

Его бригадир Эрих Лаукнер — небольшого роста, коренастый, с черной вьющейся шевелюрой, сросшимися на переносице густыми бровями и огромным ястребиным носом — был коммунистом и членом антифашистской группы Сопротивления. В бригаде работали еще две женщины и шесть мужчин. Но, кроме Лаукнера, никто из них и слышать ничего не хотел о новом укладе жизни. Они ругали и проклинали скудную пищу, русских, однако работали, как лошади, и все смеялись над Лаукнером, который по любому поводу горячился и кричал:

— Из грязи мы можем выбраться только сами! Тут нам никто не поможет. Хотим есть, значит, надо работать.

Какой-то длинный, тощий рабочий иронически заметил:

— А русские что? Они за наш счет набивают себе брюхо! Почему же они не пришлют нам пожрать, а? Раз уж в России рабочий рай?

Но Лаукнер резко ответил:

— Ты лучше помалкивай, Миснер. Сам-то ты в штурмовиках ходил, прямехонько из «Стального шлема» в СА попал. Будь доволен, что мы тебя не посадили.

Но тощий Миснер стал взволнованно защищаться:

— В «Стальной шлем» я вступил только из-за квартиры, а в тридцать четвертом ушел из СА. Ты отлично знаешь, что мне тогда сказал господин директор Крейсиг…

— Плевать я хотел на твоего господина директора.

Подобные споры возникали очень часто, и Радлову, который попытался как-то раз сгладить острые углы, досталось и от бригадира и от других. С тех пор он слушал молча, но про себя думал, что когда Лаукнер не горячится, то он в большинстве случаев прав.

Одно только его удивляло: многие не верили, что им удастся собственными силами выбраться из хаоса, но при этом так усердно работали, словно были в этом твердо уверены. «Может быть, — размышлял Иоахим, — они хотят работой заглушить свои тяжелые мысли. Но в одном Лаукнер прав: жрать можно, если есть что жрать, а раз ничего нет, то нужно заработать себе жратву. За кастрюли и сковородки мы что-нибудь да получим, пусть это будет хоть сладкий сироп».

Дело в том, что бургомистр обменял в соседнем районе их продукцию на сладкий сироп и уже две недели весь город питался этим сиропом. Иоахим не мог больше выносить его запаха, а рабочие, не переставая, острили по этому поводу, что выводило Лаукнера из себя.

— Лучше буду десять лет жрать этот сироп, чем допущу, чтобы вернулись прежние господа, — гремел он. — Но вам, верно, Крейсиг милее, чем рабочая власть.

Одна из женщин крикнула в ответ:

— Мне все равно, кто теперь правит. Главное — не голодать.

Женщина годилась Радлову в матери, она потеряла на фронте мужа и сына. Лаукнера, который уже снова вошел в раж и хотел резко ответить, отвлек вопрос Радлова:

— А вы считаете, что Крейсиг может вернуться?

Бывший коммерческий директор до сих пор не показывался на заводе. Раньше он жил вблизи Вергенштедта в имении Лобенштейн и ежедневно приезжал на своем темно-синем «мерседесе». Крейсиг был подчинен уполномоченному концерна доктору Дорнхоферу, вервиртшафтсфюреру, который появлялся на заводе всего два раза в год. Дорнхофер был известен среди рабочих как провокатор, но о Крейсиге мнения расходились. Многие твердили, что ведь не может же он действовать так, как хотел бы. Но Лаукнер и другие рабочие объясняли, что Крейсиг просто шпик, хотя доказательств привести никто не мог.