Украденная юность

Гензелю не дали продолжать. Возмущение рабочих было слишком велико. Оно прорывалось гневными выкриками, свистками, ревом. Все начали тесниться вперед, раздались возгласы:

— Дайте ему в морду!

Лаукнеру и нескольким другим коммунистам стоило большого трута защитить бывшего директора Крейсига от ярости рабочих, но люди наступали на Крейсига все запальчивее, и председатель производственного совета крикнул:

— Оставьте его, коллеги! Не стоит руки марать.

Только тогда они угомонились, и волнение постепенно улеглось. Гензель снова заговорил:

— Вы все знаете, сколько зарабатывал формовщик, когда дела шли хорошо, — шестьдесят марок в неделю. А господин Крейсиг, будучи членом наблюдательного совета, ежегодно клал в карман сорок три тысячи марок. — Его прервали негодующие крики. — И все же в 1942 году он отказался построить нам душевую. Господин Крейсиг, ваша карта бита, и теперь уже навсегда. Пропустите его, друзья, мы не желаем видеть его среди нас.

Гензель ждал, что люди потеснятся и образуют проход, чтобы пропустить Крейсига. Однако никто не двинулся с места. Крейсиг стоял посредине бледный, не в силах произнести ни слова.

Иоахим, который опять протиснулся вперед, видел, что директор больше не поджимает губ. Наоборот, нижняя губа у него теперь безвольно отвисла, и он со страхом озирался вокруг. Куда девалась его надменность! Иоахиму стал вдруг необычайно противен этот ничтожный человек.

— Пропустите его, — снова обратился Гензель к окружающим.

Рабочие молчали с грозным видом, наконец кое-кто отступил, а когда Гензель, схватив директора за руку, потянул его вперед, все двинулись вместе с ними. Более двухсот человек провожали Крейсига до ворот, и только там разомкнулось их плотное кольцо. Мрачно, в молчании глядели они ему вслед.

XV

Среди тех, кто выставляли директора с завода, был и Иоахим Радлов. Ни на секунду не вспыхнуло в нем чувство жалости. И если бы рабочие даже до смерти избили Крейсига, он и пальцем не шевельнул бы. «Крейсиг такой же, как и все хозяева. Будь здесь на его месте старик Брандт, и он выглядел бы не лучше».

Как же случилось, старался понять Иоахим, что рабочие вдруг выступили единым фронтом? Ведь всего четверть часа назад они спорили и многие даже готовы были принять предложенные Крейсигом продукты. Но, когда Гензель огласил черные списки, гнев вспыхнул, как пожар. Вот в чем кроется объяснение этого единства: рабочие узнали наконец, как подло поступал с ними Крейсиг. Иоахим почувствовал то же, что и все, когда услышал, что Крейсиг зарабатывал в год целое состояние, и чем горячее разгорались вокруг него споры, тем больше рос его гнев.

В тот день завод больше не работал. Во всех цехах рабочие волновались, снова и снова собирались группами во дворе, горячо спорили. А инженер Бамберг не показывал и носа.

В бывшем директорском кабинете происходило совещание членов производственного совета вместе с представителями коммунистов и социал-демократов. Немного позже подъехала машина, из нее вышли бургомистр, городской советник по хозяйственным вопросам и советский комендант. Они быстро направились к зданию дирекции.

Иоахим впервые видел советского коменданта. Это был стройный худощавый человек, небольшого роста, в надвинутой на лоб фуражке.

Прибытие этой тройки усилило всеобщее волнение. Рабочие начали собираться перед зданием дирекции, хотя никто их не созывал.

Когда совещание закончилось и участники его покинули помещение, Гензель, комендант и бургомистр остались на верхней площадке наружной лестницы, а остальные — на их лицах была написана озабоченность — смешались с толпой рабочих. Лаукнер подошел к Радлову, и тот спросил его, что же решено на совещании. Но в это время раздался голос Гензеля:

— Друзья, мы потребовали ареста Крейсига и прямо заявили коменданту, товарищу Федорову, что объявим забастовку, если Крейсиг еще раз здесь появится.

Все притихли, затаив дыхание. Гензель продолжал:

— Но товарищ Федоров заверил, что нам незачем бастовать. Крейсиг уже арестован или будет вот-вот арестован, Завод принадлежит нам. В программе Коммунистической партии Германии сказано: «Все имущество нацистских заправил переходит в руки народа». И это свершилось! Мы стали хозяевами завода, концерн не имеет к нам больше никакого отношения.

Он перевел дыхание и продолжал:

— Но это только первый шаг. Мы убеждены, что дюссельдорфский центр еще не раз попытается вмешаться в наши дела, сорвать нашу работу, организовать саботаж. А поэтому производственный совет решил немедленно назначить нового директора. Нам необходимо как можно скорее пустить все печи, а для этого нужно новое руководство.

Гензель сделал паузу и отер пот со лба. Позади Радлова кто-то пробормотал:

— А зачем? Чтобы новый директор жирел за наш счет?

Другой зашептал:

— Ну скажи же, скажи.

Первый выкрикнул:

— Зачем директора? Разве не хватит нам Бамберга?

Недовольные голоса зазвучали громче, кое-кто своими возгласами поддержал говорившего. Комендант снял фуражку и помахал ею, призывая к тишине. Радлов увидел, что у него светлые волосы. Снова все смолкли.