Украденная юность

Иоахиму такое предложение не понравилось. Хорошо, если бы Витшток выложил ему сейчас тысячу марок. Им овладело невольное беспокойство, смутное предчувствие, что портной задумал какую-то гадость. Но он не осмелился возражать, опасаясь, что портной рассердится за такое недоверие и дело сорвется.

Через четверть часа, тяжело дыша, он снова стоял перед дверью. Беспокойство его усилилось. К тому же он боялся, что Витшток надует. «А столько денег я ни за что не смогу вернуть Муку», — подумал он.

Портной открыл ему дверь и пропустил, как и в первый раз, вперед. По лицу его ничего нельзя было заметить. Когда же он неожиданно повернул ключ в замке и сунул его в карман, Иоахиму стало не по себе. Однако было поздно. Из мастерской раздался чей-то голос:

— Заходи, заходи, пташечка!

Безвольно дал он втолкнуть себя в комнату, но лишь когда увидел стоявшего у стола полицейского, понял, что пропал. В первую минуту его от страха бросило в жар, но он тут же подумал: именно так все должно было кончиться. И оставил всякую мысль о сопротивлении.

— Ну, заходи, заходи, — второй раз сердито крикнул полицейский, так как Иоахим хотел остановиться у печки. — Откуда у тебя отрез?

— Старый запас, — ответил Иоахим. — Уже много лет у нас лежит.

Он пытался говорить равнодушным тоном, но никак не мог справиться с дрожью в голосе, В нем вдруг вспыхнула нелепая надежда, что полицейский его отпустит. Но тут вмешался Витшток.

— Да ведь ты его украл! — крикнул он. — Ты из той банды, которая ограбила мою мастерскую. — Он вытащил из кармана бумажку, лежавшую раньше в отрезе. — Вот квитанция. Здесь указана моя фамилия.

Иоахим невольно отступил, испугавшись, что портной его поколотит.

— Теперь все выяснится, — сказал полицейский.

Но портного не так-то просто было успокоить.

— Да я из него котлету сделаю! — кричал он. — Не хватает еще трех отрезов. Где они? — напустился он на Радлова.

Иоахим только пожал плечами. Он, конечно, отлично знал, у кого они, но ничего не ответил. «Пусть изобьет меня, — думал он, — я это заслужил. Но каков Мук, гад эдакий. Теперь меня подозревают в воровстве, а это он стащил отрезы у Витштока».

— Ну, ладно, — сказал полицейский, — мы их вам разыщем. А теперь надо упрятать виновника. Наконец-то удалось его схватить.

Иоахиму пришлось выложить на стол все, что было у него в карманах. Потом полицейский обыскал его, проверяя, нет ли при нем оружия. И, наконец, щелкнули наручники. Проходя через двор, Иоахим спросил:

— Нельзя ли снять с меня наручники? Я никуда не убегу.

Полицейский расхохотался.

— Не может быть и речи, мой милый. Таким, как ты, мы не доверяем. — У него было бледное, изможденное лицо рабочего-металлурга.

Стоял теплый летний вечер. За синими крышами городка угасал красный диск солнца. Улицы были еще оживлены. Люди прогуливались, дети играли в мяч, парни стояли со своими девушками в воротах домов. Иоахим чувствовал, что все на него смотрят, сам же не глядел ни направо, ни налево, шагая рядом с полицейским, связанный с ним тонкой стальной цепочкой. Он шел по городу, как сквозь строй. Большинство жителей знало его. «Только бы не говорили маме. И отцу. Меня ведут, как настоящего преступника», — мелькнуло в голове у Иоахима.

Уже в Верхнем городе им повстречался господин Адам. Иоахим не видел его с того вечера и теперь просто испугался, таким дряхлым стариком стал отец его друга. Иоахим отвернулся, но почувствовал на себе укоризненный взгляд и заметил, что господин Адам остановился и посмотрел ему вслед.

Полицейский доставил Иоахима в полицию. А позже его на машине перевезли в городскую тюрьму. Здесь он и провел первую ночь.

Шесть шагов вперед — и он упирается в стальную дверь, шесть шагов обратно — и путь ему преграждает белая стена камеры. Иоахим все утро ходит между стеной и дверью. Словно зверь, которого поймали и заперли в клетку. Ночь он провел более или менее хорошо. Утомленный пережитыми волнениями, он сразу заснул и проснулся только от громкого звяканья тюремных замков. Вспомнив события вчерашнего дня, он покраснел от стыда. Он не находил себе покоя. Кусок хлеба и кружка кофе, которые ему принес надзиратель, стояли нетронутыми на столе. Даже голода он не чувствовал. Его угнетала теснота камеры, и в первые часы ему казалось, что стены вот-вот сдвинутся и раздавят его. Ему пришлось призвать на помощь все свое самообладание, чтобы не броситься со всего размаху на дверь и не закричать: «Откройте! Отпустите!» Этот порыв вырваться отсюда был словно последней попыткой восстать против неотвратимой судьбы. Потом он постепенно успокоился и даже был рад, что один в камере. Он мог теперь обдумать свое положение.

Никаких иллюзий он не питал. Факты были слишком бесспорны: у портного Витштока украли отрезы, ворованное добро обнаружили у него. Стало быть, вор именно он. Любой судья осудит его на этом основании.