Украденная юность

— У нас в Советском Союзе, — громко и отрывисто начал комендант на ломаном немецком языке, — рабочий есть директор. У вас рабочий тоже есть директор.

Кто-то прошипел:

— Все хотят быть директорами, ни один черт не хочет работать.

Некоторые рассмеялись, тогда Лаукнер, обозлившись, заорал:

— Эй, вы там, задние, заткнитесь!

— Бамберг останется главным инженером, — продолжал Гензель. — Он будет работать под нашим контролем. Но каждому предприятию необходимо четкое руководство. Поэтому мы постановили: пост директора временно займет коллега Кампендонк. Вы все его знаете, он уже двадцать лет работает старшим мастером литейного цеха. У Вилли Кампендонка есть опыт и необходимые профессиональные знания, он изучил производство, как, пожалуй, никто другой. Кроме того, должен вам сообщить, советский комендант обещал, что со следующей недели все рабочие нашего завода будут получать дополнительные продукты из запасов Красной Армии.

Никто не аплодировал его словам, но Радлов почувствовал, что на всех они произвели впечатление. Собрание начало расходиться, и Иоахим услышал, как самый первый из протестовавших сказал соседу:

— Если это Кампендонк, то все в порядке. Отзывчивый человек.

У ворот Иоахим столкнулся с крановщицей Эрной Вагнер. Лицо этой изящной темноволосой девушки сияло, и она тут же подхватила Иоахима под руку.

— Вот видишь, какая мы сила! Видел, как дрожал Крейсиг?

Иоахим кивнул. Он тоже был взволнован, но ему не нравилась чрезмерная восторженность девушки. По дороге она болтала без умолку, он же по-прежнему был молчалив, зато его голова усиленно работала. Пережитое событие заполняло его душу, но он был не в состоянии громко выразить свои чувства. Самое сильное впечатление на Радлова произвело в этот день сознание, что власть рабочего класса стала фактом. Об этой власти он до сих пор только слышал, но сегодня присутствовал при ее действиях, и его восхищало самообладание таких людей, как Гензель и Кампендонк, с готовностью принявших на себя ответственность за столь огромное предприятие, как их завод.

— Чего же ты молчишь? — девушка замедлила шаги и нарушила ход его мыслей.

— Я как раз думал о том, что ведь нелегко придется…

— Конечно, — прервала его Эрна, — будет еще много неприятностей и трудностей, но мы своего добьемся. А может, ты не веришь, что мы добьемся?

Она испытующе посмотрела на него, но Иоахим ответил с чистосердечной убежденностью:

— Вовсе нет, я верю.

На углу, где им предстояло разойтись в разные стороны, они остановились.

— Вот, чуть не позабыла, — сказала она. — Сегодня вечером экстренное внеочередное собрание молодежи. Ты, конечно, придешь?

— Конечно. А что случилось? — спросил он, удивленный ее серьезным тоном.

Она ответила шепотом, бросив быстрый взгляд на проходящих:

— Руди велел передать, чтобы ты непременно приходил. Речь пойдет о борьбе со спекулянтами.

— О борьбе со?..

— Да, со спекулянтами, — нетерпеливо прошептала она. — Придут товарищи из полиции. Коммунисты тоже примут участие.

— Я все еще не понимаю…

— Но, Ахим. — Она потащила его с оживленного перекрестка в какой-то подъезд. Там она объяснила — Мы переживаем сейчас трудности с картофелем и другими продуктами. Хотя известно, что всего этого хватает. В городе существуют потайные склады, куда торговцы припрятали свои товары. Эти-то гнезда мы и хотим обнаружить. Пойдешь с нами?

Он только кивнул, не в силах вымолвить ни слова. Эрна ничего не заметила, уже уходя, она крикнула:

— Так не забудь. В восемь. Может продлиться до полуночи.

Потом еще раз обернулась и дружески кивнула ему. Он смотрел ей вслед, словно оцепенев от ужаса.

Дома он подумал: «Нет, выше головы не прыгнешь. Прошлое связало меня по рукам и ногам, от него не избавиться. Что бы я ни делал, все ложь. Началось с Железного креста и дошло до отрезов Мука. А тут еще история с «оборотнями». Какой-то водоворот, и хоть мне удалось один раз выплыть из него, в конце концов он затянет меня в пучину».

Угрюмый и раздраженный, хлебал Иоахим жидкую кашу, которую мать поставила перед ним на стол. Каша была приторно сладкая, в ней чувствовался сироп, но голод заставлял его есть. С раздражением слушал он причитания матери:

— Почти четыре часа выстояла за картофелем, да понапрасну, ничего не досталось. А я точно знаю, что у зеленщика Рихтера полный подвал.

Иоахим посмотрел на мать.

— Но он хочет спекульнуть, — продолжала она. — Запрашивает восемьдесят марок за полцентнера. Жиреет на этом. Вот если бы у меня были деньги…

— У меня тоже нет! — крикнул Иоахим со злостью и отодвинул от себя полупустую тарелку. Это нытье действовало ему на нервы. «День за днем все та же каша, — подумал он, — к тому же наши раздоры, а сегодня вечером еще и это дело… Черт, меня уже тошнит от всего…»

Мать мягко возразила:

— Ну, мальчик, не надо так, ешь…

Но увидела его упрямое лицо и молча отвернулась.

Иоахим переменил тон. Ему стало неприятно, что он не сдержался.

— Извини, пожалуйста, мама, — сказал он. — Я вовсе не то хотел сказать.

— Я так стараюсь хоть чем-нибудь тебя накормить, а ты кричишь на меня и ничего не ешь.

— Я ем, ем, мама.