Украденная юность

А как я беспокоилась, только и думала о тебе, возвращаясь домой, и мне было так одиноко. А главное, боялась, что с тобой случилась беда… — она замялась, — из-за этой твоей тайны.

Иоахим испуганно взглянул на надзирателя, но тот делал вид, будто ничего не слышит, и читал газету.

— И тогда я решила ехать, — продолжала она. — Я хотела наконец полной ясности. Приехала вчера вечером и сейчас же пошла к тебе домой. Где же еще мне было ночевать?

Он молчал и думал: «Как она боялась за меня!.. Я этого не заслужил, ведь я удрал, как последний негодяй».

— Твой отец уже ушел в ночную смену, — услышал он снова ее голос. — Мы с ним так и не познакомились, он даже не знает, что я здесь. Но твоей маме я все рассказала. — Она вдруг запнулась.

Только теперь он понял, как трудно было Урсуле прийти сюда, и тихо сказал:

— Извини меня, Урсель.

Ее рука скользнула через стол и легла на его пальцы.

— Я была уверена, что ты меня не забыл, — прошептала она. — Теперь все снова будет хорошо.

Надзиратель откашлялся, и она убрала руку, торопливо продолжая говорить:

— Бухвальд сказал, что ты снова сможешь работать у него. Ни одна душа не догадалась, почему ты тогда ушел. А он теперь директор завода и дал мне денег на поездку.

— Да ты-то откуда знаешь Бухвальда? — удивленно спросил Иоахим.

Она рассказала ему о заводе, о работе с молодежью и о плане товарищей послать ее учиться.

— Как ты думаешь, — смущенно спросила она, — я справлюсь?

— Конечно, — с горечью ответил он и смолк.

— Что с тобой?

— Ничего, — сказала он, — только вот… у тебя все так ясно, а я… сам испортил свою жизнь.

Прежде чем заговорить вновь, она испытующе посмотрела на него:

— А почему у тебя нет доверия к людям? Почему ты лжешь и покрываешь вора?

Он прервал ее:

— Этого ты не поймешь. Разве ты знаешь, что такое товарищество?

— Товарищество с вором? А впрочем, его уже поймали. Твоя мать сказала господину Керну, что отрезы тебе дал некто Мук. И она мне говорила, что у него обнаружили в подвале целый склад ворованного добра.

Иоахим отпрянул, ошеломленный.

— Неправда! — с трудом произнес он.

— Правда. Видишь, твоя ложь никому не принесла пользы.

Иоахим закусил губу. «А я-то воображал, — подумал он, — что у него только эти отрезы да, может, еще машинка».

— Иоахим!

Она умоляюще взглянула на него и заговорила еще торопливее, словно боялась, что он не даст ей высказаться до конца.

— Прошу тебя, скажи правду! Господин Керн ничего не знает о твоем прошлом, и если ты еще что-то скрыл, так, пожалуйста, Ахим, скажи все! Он хочет тебе только добра, а я… пока между нами ложь, я не могу быть с тобой.

В ее взгляде появилось что-то, чего Радлов никогда не замечал: не просьба, не мольба — нет, взгляд этот был требовательным и твердым.

Из угла раздался голос надзирателя:

— Пора кончать, время истекло. Я и так дал вам лишних десять минут.

Урсула тотчас встала, она не сводила глаз с Иоахима.

— Обещаешь? — спросила она.

Он кивнул и тоже поднялся.

— Можете пожать друг другу руки, — сказал надзиратель и занялся замком.

И вдруг Иоахиму захотелось задать Урсуле еще тысячу вопросов, но она уже стояла в дверях. Еще раз обернувшись, она крикнула ему:

— Выше голову, Ахим! — И ушла.

Возвращаясь в камеру, Иоахим старался справиться с нахлынувшими мыслями, и ему хотелось остаться одному, чтобы разобраться в них. Но когда надзиратель отпер ему дверь камеры, он увидел там на табуретке под окном худенького паренька. Раньше Иоахим, бывало, мечтал о товарище по камере, и вот как раз сейчас, когда он так хотел побыть один, товарищ сыскался.

— Алло, мальчик, — воскликнул новенький, — я так и думал, что здесь уже кто-то живет.

Иоахим кивнул не слишком дружелюбно. Парень ответил на приветствие, вскинув к виску два пальца.

— Небось, с допроса?

— Нет. Посетители.

— Ага. Значит, ты уже давно в этом роскошном отеле. Есть что-нибудь покурить?

Иоахим отрицательно покачал головой. С любопытством разглядывал он новенького. Парнишка был, очевидно, немного старше его. Кудрявые черные волосы давно уже нуждались в стрижке. Да и одежда на нем была очень поношена, широкие матросские брюки обтрепались и залоснились. Рот кривился в язвительной усмешке, а бегающие колючие глазки придавали лицу что-то коварное.

— Жаль, — сказал новенький, — придется закурить мой.

Он развязал ботинок и выудил оттуда табак, папиросную бумагу и даже несколько спичек на картонке. Иоахим с удивлением взирал на его действия. «Видно, опытный, — решил он. — Кто так ловко прячет запрещенное, тот сидит здесь не первый раз».

Новенький высыпал табак на ладонь и быстро свернул две сигаретки, одну тоненькую, другую толстую. При этом он продолжал болтать:

— Сегодня ночью меня схватили и засадили. Но забыли вывернуть карманы. Потом, правда, спохватились, да я уже кое-что припрятал.

Он протянул тонкую сигарету Радлову, и они с наслаждением задымили.

— Что же ты натворил? — спросил Иоахим.

Черноволосый проследил за облачком дыма.