Украденная память

Старик вроде бы немного опомнился. Он посмотрел на меня, потом указал на Кроху. У меня заколотилось сердце.

– Ты понимаешь, что она говорит?

Он кивнул.

– О пуританах? Это воры пуритане?

Уиз покачал головой.

– Не воры? Или она говорит не о пуританах?

Старик оглядел комнату. Внезапно он указал на огонь.

– Огонь? – сказал я. – Пожар? Тут где-то был пожар?

Он покачал головой и подошёл ближе, указывая на пламя.

– Пламя? – спросил я. – Дым?

Уиз покачал головой.

– Очаг? – сказал Том.

– Дымоход? – предположила Салли.

Уиз сник. Затем вдруг выпрямился, словно у него появилась идея. Он кинулся на улицу, маня нас за собой. Мы выскочили, даже не надев плащи. Роберт, выходивший из дома, остановился в снегу, озадаченно глядя на нас.

– Что-то не так, милорд?

Я не ответил. Солнце поднималось из-за горизонта среди облачного покрова, окрашивая небо ярко-красным цветом. Уиз указал на него.

– Солнце. – Я силился понять, что имеет в виду немой. – И огонь. Пожар… в небе? Падающая звезда? Комета? Прости, я не понимаю.

На лице Уиза отразилась досада. Как и на моём, полагаю. Он ненадолго задумался. Потом вдруг схватил меня за рубашку. Встряхнул её, потерев пальцами ткань.

– Шёлк? – сказал я. – Гладкий?

Он покачал головой. Задрал мне рубашку и коснулся пояса. Роберт пришёл в ужас:

– Уиз! Нельзя так обращаться с его светлостью…

Я отмахнулся от фермера, внимательно следя за Уизом. Тот перебирал флаконы в поясе – вытаскивал и убирал обратно. Потом нашёл то, что искал, выхватил пузырёк и торжествующе встряхнул.

Внутри загремели пилюли. Они были маленькими, синего цвета. Я уже видел их, когда осматривал пояс в первый раз.

– Синие пилюли? – сказал я в замешательстве.

– Что это? – спросил Том.

– Pilula hydrargyri. Или попросту синие пилюли, как их называют. Они помогают от запора. И от чахотки. И… ну, много от чего.

– И что в них? – сказала Салли.

– В основном ртуть.

Я не понимал, при чём тут пилюли.

Уиз поднёс флакон к моей рубашке. Потряс его и одновременно потеребил ткань, пристально глядя на меня. Я всё ещё не мог сообразить. Единственное, что приходило в голову: и рубашка, и таблетки были…

– Синий? – сказал я.

Уиз восторженно кивнул.

– Ты пытаешься сказать «синий». Но какое это имеет отношение к…

Он указал вниз.

– Земля? – сказал я. – Синяя земля? Подземелье?

Старик покачал головой. Потом схватил горсть снега.

– Снег.

Уиз встряхнул таблетки.

– Синий… О! Ты имеешь в виду цвет снега. Белый.

Он закивал. Потом указал на горизонт, где всходило солнце.

– Красный, – сказал я.

Уиз качнул головой и поднял руку чуть выше.

– Оранжевый.

Он энергично кивнул. Теперь я понял.

– Вот почему ты указал на огонь. Пламя оранжевое. Но что…

Уиз опустился на колени и поводил пальцем по снегу. Потом откинулся назад и поднял голову, чтобы мы увидели картинку.

– Похоже на флаг, – сказал Том.

Флаг. Синий, белый и… оранжевый.

Я ахнул:

– Это флаг принца!

– Какого принца? – удивился Том.

– Из Нидерландов. Вильгельма Оранского. Это старый голландский флаг. Раньше он был оранжевым, белым и синим.

Я обернулся к Уизу, лихорадочно размышляя:

– Это флаг, который ты видел, когда был моряком. Но что…

Уиз настойчиво указал на Кроху. И я наконец-то понял, что он пытается сказать.

– Голландский язык? Она говорит по-голландски?

Он с облегчением кивнул.

Мы изумлённо уставились на девочку. Том схватил меня за руку:

– Теперь ты можешь поговорить с ней!

– Я? Но я не знаю голландского.

– А я думал, мастер Бенедикт научил тебя всем языкам.

– Нельзя выучить все языки на свете. Самое близкое, что я знаю…

Я покопался в памяти.

– Немецкий. Возможно, Кроха на нём говорит.

Я опустился на колени рядом с малышкой. Она обняла Тома за ногу.

– Sprichst du Deutsch?

Девочка непонимающе смотрела на меня.

– Похоже, нет. Хм… Parles-tu français? Нет? Parli italiano? Hablas español?

Выражение её лица не изменилось.

– Ты знаешь больше, – настаивал Том. – Всякие классические языки.

Возможно, стоило попробовать латынь. Девочка могла её понимать, если её родители были образованными людьми.

– Loquerisne latine?

Она не ответила.

Том разочарованно вздохнул:

– Ты вообще не говоришь по-голландски?

Я порылся в памяти.

– Разве что слово dutch.

– И что оно значит?

– «Голландский».

Кроха вдохнула. Я наклонился и указал на неё:

– Nederlands?

Она кивнула и прошептала:

– Nederlands.

Я выпрямился, поражённый до глубины души.

– Неудивительно, что она не разговаривает с нами. Она не просто боится. Она не понимает ни слова.

Салли нахмурилась:

– Англия же воюет с Нидерландами. Что маленькая голландка делает тут совсем одна?

– Может, она потерпела кораблекрушение, как и мы? – предположил Том. – Или, может быть…

– Погоди, – сказал я. – Если она говорит по-голландски, то «пуритане» значит вовсе не «пуритане». Что она тогда говорит?

Самый близкий к голландскому язык, который я знал, был немецкий. И хотя они сильно различались, некоторые слова были похожи.

«Пуритане, – подумал я. – Предположим, кто-то произнёс это, говоря по-немецки. Тогда…»

Уиз потянул меня за рукав. Я обернулся и увидел, что он по-прежнему стоит на коленях в снегу. Пока мы общались с Крохой, он накорябал что-то ещё.