– Если это существо способно питаться, – шепчет Оук, – значит, оно действительно живое. Не такое, как заводные безделушки Гримсена, которые только и умеют, что махать крыльями. И не такое, как та голова, надетая на кол, снова и снова повторявшая одно и то же предложение. Это существо может испытывать голод, жажду и желания.
Ох, как же я не хочу здесь находиться! Мне жутко не нравится это место. Не нравится в нем абсолютно все, а особенно то, что оно может поведать о моей сущности.
По обе стороны от ворот, ведущих в Цитадель, пылают гигантские жаровни. Мы лежим в снегу до тех пор, пока не замечаем на сторожевой башне движение.
Тирнан подбрасывает в руке нож.
– Я отвлеку гарнизон, а вы с принцем лезьте наверх.
У меня осталась последняя возможность избежать возвращения в свой кошмар. Нужно лишь сообщить Оуку, что я передумала. Тирнан будет счастлив.
Я думаю о словах, которые Богдана сказала мне в лесу.
Я должна ему доверять. Без меня он не сможет отдавать приказы леди Ноури.
– Первым делом спустимся в темницу, – говорит Оук. – Вызволим Мадока. Начнем оттуда.
– Мне кажется, это не лучшая идея, – отвечаю я. – Мы не знаем, в каком он состоянии. Возможно, без него мы будем двигаться быстрее. А после того как достанем ларец, освободим его и сразу вернемся к саням.
Оук сомневается. Его терзает необходимость выбора: получить то, за чем он сюда пришел, или получить все.
– Хорошо, – в конце концов говорит он.
– Если не вернетесь к рассвету, – произносит Тирнан, – то сами знаете, где я буду. – И он уходит вперед, продираясь сквозь снег.
– Как именно он собирается отвлекать стражу? – интересуюсь я, стараясь идти с опущенной головой, словно я служанка, живущая в Цитадели и возвращающаяся после скучного поручения, например сбора водяники. Пытаюсь вести себя так, словно Оук – сопровождающий меня солдат.
– Лучше не спрашивать, – отвечает принц с полуулыбкой.
Вблизи становится заметно, что Цитадель состоит не из цельной ледяной матовой глыбы: она возведена из блоков, стыки которых расплавляли, пока те не стали гладкими. Оук копается в сумке, и я узнаю абордажный крюк и веревку, которые он приобрел на Сыром рынке.
Он вглядывается в шпили башен, выискивая нужную.
– Вот эта, – шепчу я, указывая наверх.
Вход находится в трех этажах над нами. Если стоять на земле, как мы, то он ничем не отличается от других арок, которые его окружают.
– Готова? – спрашивает он.
Я совершенно не готова. Когда я думаю о леди Ноури, мой мозг как будто наполняется каракулями, заляпанными кляксами и изобилующими петлями, которые перекрывают собой все прочие мысли. Я киваю Оуку, потому что не уверена, смогу ли ответить утвердительно, раз не умею лгать.
Оук бросает абордажный крюк. Острые лапки, предназначенные в том числе и для льда, плотно входят в стену.
– Обещай, что не будешь смеяться, если я сорвусь и упаду. Я еще не совсем отошел от отравления.
Я думаю о Тирнане, о том, как бы он разозлился, услышь эти слова. А еще мне интересно, что именно значит его «не совсем».
– Может, я полезу первой?
– Вот еще, – отзывается Оук. – Если тебя не будет за моей спиной, то кто остановит мое падение? – Затем он хватается за веревку, упирается ногами в ледяной блок и начинает карабкаться по стене.
Закатив глаза, беру веревку в руки и лезу вслед за ним, правда, гораздо медленнее.
Когда мы забираемся на башню, Оук скручивает веревку и достает из стены крюк. Я тем временем подхожу к воздушному входу и заглядываю в находящуюся под нами комнату. Слышу отголоски музыки, которые наверняка доносятся из парадного зала. Там стоят королевские троны и музыкальные инструменты, струны которых сделаны из высушенных кишок смертных, а корпусы украшены кусочками костей. Обычно на них играет целый ансамбль, услаждая слух представителей Двора Зубов, но мне кажется, что сегодня выступает всего один музыкант.
Внезапно по залу проносится слуга. Он тащит в руке поднос, уставленный пустыми кубками, которые лязгают, ударяясь друг о друга. К счастью, слуга не смотрит вверх.
Я прижимаю руку к сердцу, благодаря небо за то, что мы еще не начали спускаться с башни.
– Теперь ты первая, – говорит Оук, снова забрасывая крюк. – Я тебя прикрою.
Думаю, это значит, что если кто-то заметит меня – не важно, будь то слуга или стражник, – Оук тут же его убьет.
– Твои родственники многому тебя научили, – говорю я. Фокусам. Лазанью по стенам. Искусству боя.
– Они научили меня не умирать, – отвечает он. – По крайней мере, этому они пытались меня научить. Как не умирать.