Украденный трон

Старик поднял на него слезящиеся глаза и увидел в лице Степана такую муку, что поставила их на одну ступень.

   — Говорят, батюшка, видели, как её в крепость вели…

   — В крепость? — Степан не поверил своим ушам. Её, Ксению, кроткую, юродивую, никогда никого не обидевшую. — За что?

Другие нищие, окружив Степана, тоже стали толковать ему, что в городе носятся такие слухи, будто царь приказал посадить её в крепость, и вот не выйдет ли и для них такой приказ — арестовать да и посадить. Впрочем, лицемерно прибавляли они, там хоть тепло и кормят...

Степан побежал к Петропавловской крепости. Как могли её арестовать, нет, такого быть не может, нищие ошиблись, не могли её взять...

Опрометью проскочил он длинный деревянный мост через Неву. Блеснул в синем сумраке золотой шпиль крепости, пахнуло с реки знобящим сырым ветром. Он поёжился в своём тулупчике, поглубже натянул треух. Пожалуй, в таком виде его ещё и не пустят в крепость.

Он опоздал. Тяжёлые железные кованые ворота крепости закрылись, перед ними расхаживал часовой.

Степан подбежал к нему:

   — Скажи, друг, посадили сюда юродивую?

   — Какую ещё юродивую? — раздражённо пробормотал часовой и, наставив на Степана кремнёвое ружьё, закричал: — Отойдь, стрелять буду...

Так и не добился ничего Степан. Затемно вернулся домой и решил с утра ехать в Тайную канцелярию, к всесильному и всемогущему начальнику этого инквизиционного суда России Александру Ивановичу Шувалову.

Всю ночь он промаялся, представляя себе, как сидит в каменном сыром мешке Ксения, да небось ещё и железа погромыхивают на её ногах и руках.

С раннего утра Степан уже был на ногах. Надел свой полковничий мундир императорской, недавно расформированной капеллы, приказал запрячь в карету лучших лошадей и покатил к дому Шувалова. Он ещё прежде разузнал, Шувалов не живёт теперь во дворце, где занимал лучшие апартаменты с незапамятных времён, рядом с покоями императрицы Елизаветы. Степан подумал о том, что большие перемены в государстве, в столице как-то обошли его стороной, только и всего, что выдали ему отставку, но для него, в его состоянии сейчас это самое лучшее. А кто теперь в Тайной канцелярии, да и вообще существует ли она? С такими смутными мыслями в голове он подъехал ко дворцу Шувалова...

Его долго не принимали, и он маялся в передней, огромной высоченной комнате с большими, до пола, окнами, затянутыми аксамитовыми шторами.

Наконец на лестнице из белого мрамора, укутанной тяжёлым толстым ковром, послышались шаркающие шаги, и вниз спустился сам Александр Иванович. Помаргивая правым глазом, подрагивая всею правой половиной лица, Александр Иванович выслушал сбивчивую речь Степана и коротко сказал:

   — В крепости... И не проси, сам не знаю хорошенько, у дел ли я ещё. А только числится в государственных преступниках. Да кто ты ей?

Степан объяснил, что после смерти брата он как бы отвечает за юродивую, что она сошла с ума и вообще разве можно арестовывать дуру, сумасшедшую, не ведающую, что творит и что говорит...

   — Государь приказал посадить её под арест, в железа заковать, и никаким просьбам не поддаётся. Его уж просили... А ты вот что, поезжай-ка к голубушке Елизавете Романовне Воронцовой. Она только и поможет, а так никто государя не переупрямит.

Всё-таки Шувалов разрешил Степану повидаться с Ксенией...

С сильно бьющимся сердцем всходил Степан на каменные пороги крепости, спускался по узким каменным лестницам, слушал ржавый звон огромных ключей. Звуки как будто глохли под каменными сводами крепости, где в толстенных стенах устроены были каменные мешки-казематы для заключённых. Тот, кто однажды попадал сюда, не мог и мечтать когда-нибудь выбраться на волю...

В маленькой каменной клетушке, едва два на три метра, на охапке соломы сидела Ксения. Одна рука и нога её были прикованы к огромному железному кольцу в стене. Она сидела неподвижно, вперив взгляд в каменный пол, поджав ноги и как будто не слыша и не видя ничего происходящего.

Толстая железная решётка в передней стене позволяла видеть заключённого и разговаривать с ним.

Тюремный сторож остановился перед решёткой. Молча кивнул он головой Степану и отодвинулся в сторону.

   — Ксения, — едва слышно вымолвил Степан.

Она не услышала, не поняла, не подняла глаз.

   — Ксения, ты ли это?

   — Кто это Ксению зовёт, — пробормотала юродивая. — Давно уж её на свете нет...

   — Это я, Степан, брат твоего мужа, — продолжал Степан всё так же тихо.

И вдруг Ксения вскочила на ноги, рванулась к решётке. Цепи натянулись, зазвенели.

   — Степанушко, милый, скорей... — закричала она.

Он прижался к самой решётке, ловя её слова, ловя её взгляд, голубое мерцание её глаз, глядя на бледный закушенный рот.

   — Скорей, беги. Лесная, двадцать. Голубевы там живут, пусть сей же час бегут на Охту. Там муж жену хоронит... Могут не успеть, беги скорей...

Он рванулся от решётки, поражённый услышанным.

   — Ксения, я тебя отсюда вызволю, — тоже закричал он.

   — Скорей беги, слышишь, скорей, не мешкай.

   — Ксения, я пришёл повидать тебя. О каком муже ты говоришь, о какой жене?

   — Не спрашивай ничего, беги скорей, ещё успеешь...