Украденный трон

Теперь она снова могла выставлять напоказ свою тонкую фигуру, хотя и продолжала дома носить простое траурное чёрное платье...

Екатерина кинула взгляд на середину стола, заполненную блестящей толпой придворных в расшитых золотом мундирах, и нашла ответный. Исподлобья смотрел на неё принц Жорж, как его окрестили в России, назначенный главнокомандующим всеми русскими войсками.

Екатерина приветливо улыбнулась дяде. Он в ответ незаметно для всех приподнял руку и пошевелил пальцами. Всё такие же маленькие ручки, посмеялась в душе Екатерина, всё так же невзрачен и хил дядя даже в этом расшитом позументами и аксельбантами мундире. Оба стёрли улыбки и отвернулись друг от друга, но Екатерина, успевшая перекинуться с ним перед обедом двумя-тремя словами, уже поняла, что постаревший и побледневший её дядя, успевший послужить и Фридриху, и шведскому королю, до сих пор влюблён в неё...

Боже мой, главнокомандующий, со смехом думала Екатерина, своему дяде она знала цену. Она не доверила бы ему командовать челядью во дворце. Знала, не богат умом, хотя и владеет даром словесных баталий. Наговорила ему самых ласковых слов, одарила нежной улыбкой. И принц Жорж кидал на неё страстные, влюблённые взгляды.

Пётр не советовался с женой, когда приглашал принца Жоржа, не сказал даже, что назначил его главнокомандующим. То, что принц Жорж служил у Фридриха, было для Петра самой лестной рекомендацией. Впрочем, Пётр теперь не советовался с ней ни по каким поводам. Но чем больше скрывал от неё Пётр все государственные дела, тем лучше она их знала...

Знала, что Елизавета Воронцова и весь клан Воронцовых только и ждут, чтобы Пётр очистил место императрицы. Елизавета устраивала Петру скандалы и истерики, канцлер осторожно, но явно намекал, придворные нашёптывали. Пётр сдастся когда-нибудь. Дай бог, чтобы позже, чтобы она была готова...

Воронцов сиял всеми звёздами на груди, он давно представлял себя в роли дяди императора. Его положение упрочилось бы, а многочисленные долги оплатились бы государственной казной. Он и так брал взятки от всех государственных послов, жаль только, давали ему не слишком щедро и не слишком часто.

Она опять посмотрела в сторону главного стола. Барон Гольц, прусский посол, вошедший в силу сразу после смерти Елизаветы и оттого заважничавший и раздобревший, что-то оживлённо говорил Петру. Тот в ответ сиял всеми своими большими оспинами на бледном курносом лице. К нему слегка склонился адъютант царя Гудович, «голубица мира», как иронично прозвали его при дворе, ездивший в Берлин подписывать кондиции по случаю мирного договора и особо отмечаемый императором. Елизавета Воронцова сердито выговаривала что-то дяде, Михаилу Илларионовичу Воронцову, а он отворачивал от неё своё красное надутое лицо. Особы трёх первых классов, иностранные министры, послы сидели строго по рангу. И только ей, Екатерине, жене императора и российской императрице, не нашлось места за главным столом.

Что ж, пока она не в обиде. Дальний конец стола терялся в сверкании свечей и блестящих мундиров, и все лица сливались в одно огромное жующее пятно.

Барон Гольц что-то рассказывал маленькому русскому шпиону, как презрительно называл он Петра. Он наслаждался плодами победы — маленький русский шпион Фридриха бросил к ногам поверженной Пруссии громадную Россию. Пётр возвратил Фридриху всё, что завоевали русские солдаты. Подписанный мир был настолько выгоден Пруссии, что можно плясать на костях русского солдата и славить маленького русского шпиона.

Пётр вскочил и громко крикнул на всю залу, перекрывая гул и шум четырёхсот голосов:

— В честь счастливого окончания заключения мира!

Прокричал, сел и прильнул к наполненному его любимым бургундским кубку. Послышался залп орудийной стрельбы за окнами, закачались громадные канделябры, замерцали свечи, тоненько зазвенели стёкла окон, вздрогнули хрустальные рюмки, тихонько прозвенели золотые и хрустальные кубки.

Возгласы приветствий наполнили громадный зал шумом и гулом. Екатерина пригубила бокал и взялась было за вилку, но отложила её в сторону — еда не шла в горло. Сердце сдавило от нехорошего предчувствия. Она подняла руку к груди, нащупала среди бриллиантовых подвесок тоненькую золотую цепочку и вытащила из низкого выреза платья крохотный грошик. Сжала в ладони, и тёплый от Екатеринина тела грош словно бы отозвался лаской на ласку. Он согрел ладонь Екатерины. Она снова опустила грошик в вырез платья...

Залп пушек за окнами заставил снова зазвенеть стёкла в громадных окнах и затренькать громадные аметистовые подвески на канделябрах. Мощный взрыв восторга придворной толпы ударил в уши.

Екатерина снова пригубила бокал. Боже, с каким наслаждением вытянулась бы она под мягким одеялом — ломило ноги, ныла спина от тяжести парадной робы, усилились боли в низу живота. Она всё ещё никак не могла оправиться от родов. Екатерина и всегда-то была некрепкого здоровья, а тут мальчишка родился такой крупный, что последствия всё ещё давали о себе знать. Только бы дойти до своей комнаты, только бы вытянуться на постели.