Украденный трон

Он пытался что-то сказать, разглядеть её, но она, словно не слыша его слов, гнала и гнала его на какую-то незнакомую ему улицу, кричала, торопила.

Он уже уходил, а она всё кричала ему вслед:

   — Скорей, да не забудь, Голубевы они, Голубевы...

Ошеломлённый, вышел Степан к дрожкам, стоявшим во дворе крепости. Что это, куда она посылает его, куда торопит...

Что ж, если она сказала, значит, надо ехать, сыскать эту улицу, сыскать Голубевых. Он только горько усмехнулся и сел в дрожки. Что за Голубевы, что за дела?

Улица Лесная сыскалась быстро, недалеко от крепости, и дом Степан тоже нашёл скоро. Покосившийся, осевший на один бок домишко весь почернел, крыша словно бы пришлёпнула его к земле, тесовая дранка почернела и позеленела от дождей и заросла мхом. Крохотные окошки глядели на улицу слепо и уныло. Ни забора, ни калитки у дома не было, и Степан прямо по нерасчищенной полосе снега зашагал к низенькой двери с железным засовом.

Постучал, не получил ответа и потянул засов.

Дверь со скрипом отворилась. Перед глазами оказалась узенькая лестница, ведущая в жилые комнаты. Чистый девичий голос пел, раскатываясь в тёплом воздухе низеньких комнатушек сочно и нежно.

Степан постучал в стенку, чтобы предупредить о себе хозяев, покашлял для верности. В комнатах замолчали, и старушечий заскорузлый голос спросил:

   — Кто там?

   — Курьерская почта, — невесело пошутил Степан.

Высунулись два лица: нежное — тонкое девичье и старое — сморщенное, вдовье.

Обе испугались, но не подали виду и пригласили войти.

   — Я поспешно, — сказал, сам дивясь себе, Степан. — Тут, что ли, живут Голубевы?

   — Да, это мы, — нежно пропел девичий голос, и девушка растерянно показала рукой на старушку, — мамаша и я...

   — Ничему не удивляйтесь, — снова сказал Степан, всё ещё стоя в самом низу крохотной лестницы. — Знаете вы юродивую Ксению, она ещё называет себя Андреем Петровым?

Обе растерянно переглянулись. Бывала у них Ксения, да уж давно не заходит.

   — Простите за ради Христа, — серьёзно сказал Степан, — но вот вишь какая задача. Она сказала, да наказывала скоро-скоро бежать на Охту. Там-де муж жену хоронит. Не знаю я, — честно признался Степан, — а только кричала криком, чтоб скорее вы шли на кладбище, на Охту...

   — Вот так новость, — рассмеялась молодая Голубева, — что нам за дело до какого-то мужа, до какой-то жены... Да вы проходите, мы вас чайком угостим, у нас как раз самовар поспел...

Степан нахмурился. Он и сам толком ничему не верил, но боялся даже в малом ослушаться Ксении.

   — У меня тут дрожки, — смущённо пробормотал он, — может быть, я вас и подвезу.

   — Никуда мы не поедем, — посуровела, поджав морщинистые губы, старуха Голубева. — Это ж надо... Да и вас мы не знаем, кто вы такой...

   — Ну, ежели боитесь, идите пешком, а я вслед вам поеду, — продолжал настаивать Степан.

   — Вот чудеса, — опять рассмеялась молодая девушка, — вдруг входит человек и приказывает, чтобы мы куда-то бежали...

Старуха остро посмотрела на девушку. Алые губы, русая коса, заплетённая голубой лентой, широкие серые глаза, румянец во всю щёку. Белое платье из простенькой материи сидит на ней как влитое, и вся она, плотная, свежая, как наливное яблочко.

   — Не убудет от вас, — сердито громыхнул Степан. — Может, и не надо ходить, да только юродивая кричала, а она зря не кричит...

   — Собирайся, Наталья, — кивнула старуха. — Пошли, заодно и прогуляемся...

   — Ну, мамаша, смешная вы какая, — упрямо дёрнула плечом Наталья. — Право, какие-то сказки.

   — Собирайся, — уже строже повторила мать, и Наталья кинулась в комнаты.

Степан всё ещё стоял у края крохотной деревянной лестнички. Люди ему не поверили. Самой бы Ксении поверили...

Но по лестничке уже спускались старуха в потрёпанном синем салопчике и тёплой тяжёлой шали и девушка в тёмном капоре.

Они осторожно, вслед за Степаном, вышли на незакрытый забором двор и заторопились, закрывая лица от резкого, с последним рыхлым снегом ветра.

Степан тихонько ехал за ними, не спуская глаз с двух хрупких фигурок.

На старом Охтинском кладбище отпевали молодую женщину, погибшую родами. Возле разверстой могилы стоял на брусьях богато изукрашенный гроб, чёрная почва лоснилась, словно отверстая рана в земле. Немногочисленные провожающие стояли тихо, слушая привычные слова заупокойной молитвы, сопровождавшей умершую в последний путь. На коленях у гроба стонал и плакал молодой доктор с развевающимися по ветру русыми волосами. Он то заламывал руки, то снова и снова целовал холодный лоб покойницы, прикрытый лёгким газовым лоскутом.

Голубевы подошли к могиле и встали напротив доктора, проникнутые торжественной печалью церемонии.

Степан остановился поодаль и вспомнил похороны брата, матери, отца. Эта скромная церемония сильно отличалась от тех. Небогат, видно, молодой безутешный доктор и сильно любил свою красавицу жену.

   — Как же я не уберёг тебя, — шептал он запёкшимися от жара губами. — Почему же ты ушла от меня, что я буду делать теперь один на свете, кто утешит меня, кто успокоит мою душу...

Доктор шептал и шептал слова, обращённые к покойнице как к живому человеку.