Украду тебя у судьбы

Давно ему не было так хорошо. Он замечтался. Кофе давно остыл, а Жека так и сидел с глупой, наверное, улыбкой на лице. Всё перебирал воспоминания, как драгоценности. Нестерпимо хотелось жить, дышать, летать, чёрт возьми!

Как, оказывается, красив этот мир и всё вокруг, а он не замечал, погрузившись в свои жалкие беды и стенания, топил «горе» в водке. А горя-то и не было по сути. Был лишь повод убежать от себя, своих мыслей, чувства вины. От того, что не смог помочь девочке, которая по его вине получила очень непростую судьбу, но не сдалась, не опустила руки. Сейчас, вот именно в эту самую минуту, Жеке стало стыдно.

Из эйфории, из осколков радужных мыслей, его вырвал телефонный звонок. Он очнулся. Встревожился. Андрей давно должен был прийти. А сейчас звонит. Что-то случилось? Планы поменялись?

– Да, Андрей.

Но это был не Андрей. Это звонили из больницы. Брат попал под машину и в реанимацию. И мир снова рухнул к ногам. Потускнел, выцвел, потерял краски.

– Да, конечно. Я скоро буду.

Под ногами снова закачалась почва. Но в этот раз Жека не стал малодушно думать о лёгком способе уйти от реальности, хотя надраться хотелось очень сильно. Привычки не так просто уходят из сознания. Из тела легче, из головы – посложнее.

Ива

Я вышла в магазин – мне не хватило ниток, чтобы закончить семейную скатерть на круглый стол в большой комнате. Я увлеклась. Мне казалось, что вот это идеально белое кружево станет чем-то большим, чем просто красивым аксессуаром. Залогом счастья. Пентаграммой любви и покоя.

Я вязала и думала, что создаю оберег, который убережёт Андрея от несчастий. Что все его дела закончатся и решатся благополучно.

В последнее время он приходил поздно. Плохо спал. Дома бывал мало. Разговаривал – ещё меньше. Самохин не солгал – бизнес Любимова трещал по швам.

– Это всё ты виновата, – день назад заявил мне Илья. – Пока ты не появилась, мы жили тихо, мирно, спокойно. У отца не было проблем. Как только ты влезла в нашу жизнь – всё начало рушиться. Ты разрушительница. Из-за тебя дядю Серёжу убили. И вообще.

Каждое его слово – раскалённое жало в сердце. Он несправедлив, но насколько? Может, есть доля правды в его резких, неприятных для меня словах? Сомнения снова поселились в душе. И я фантазировала: а вдруг я действительно виновата? Кто-то сильный пытается утопить моего Любимова?

И тут мне вспомнился Никита. Его слова. Он обещал, что ничего не случится, пока я буду с ним. Что он имел в виду? Может, как раз это? Хотел предупредить, предостеречь? Хоть он и не любит Андрея, но я не замечала в нём жестокости. Никита Репин – тёмная лошадка. И явно он знал намного больше, чем осмелился сказать.

Он намекал, а я не поняла. Точнее, не захотела услышать его предупреждения. Я запуталась и чувствовала себя мухой в паутине событий, что затягивали меня, опутывали, связывали по рукам и ногам. И думать, что из-за меня могут пострадать другие люди – невыносимо. Лучше уж самой голову подставить. И это всё из-за отцовского наследия? Из-за денег, будь они прокляты?

В магазине меня знают. Я покупаю всегда качественные нитки. Много. Продавцы приветливо улыбаются. Я для них – желанный гость и покупатель.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Сегодня я выбираю белые и тонкие. Скатерть ажурная, со сложным рисунком. Перебирая мотки, думаю: каждый раз я пытаюсь создать что-то новое. Обхитрить, переиграть, изменить порядок. Для меня вязание не просто профессия. Я чувствую себя колдуньей, у которой вместо зелий в руках – крючок и нити. Я стягиваю их воедино, пытаюсь управлять судьбой. Иногда у меня получается, чаще – нет. Но я упорствую, потому что если остановлюсь – значит сдамся. А сдаваться я не желаю.

Я возвращаюсь домой не с пустыми руками. Но дело не в нитках, в другом. Я приняла решение и, кажется, мне стало намного легче. Нужно перестать быть страусом. Завтра встречусь с Самохиным. Переверну страницу. Помогу Андрею. Операция может и подождать. Я столько лет терпела. Ничего не случится, если желаемое отодвинется ещё на некоторое время.

В квартиру я вхожу в полной задумчивости. Когда Андрея нет дома, я стараюсь не развивать бурную деятельность. Большую часть свободного времени я вяжу. Для кухни есть кухарка, для чистоты – приходящая домработница. Для детей – няня. А у меня лучше всего получается вязать.

Первое, что бросается в глаза – искромсанная скатерть. Изувеченная ножницами, порезанная на лоскуты как попало. Такое делают только в ярости. Вот так меняется судьба – внезапно. Перемешиваются линии, меняют своё направление, торчат во все стороны жалкими огрызками, истерзанными нитями, как переломанными костями.

Я поднимаю глаза.

– Это всё ты! – кричит Илья. – Это всё из-за тебя! Ненавижу!

– Что случилось? – спрашиваю, а язык плохо поворачивается, немеет. Ему тяжело задавать вопросы. Потому что я страшусь услышать ответы.

– Папа в реанимации! Из-за тебя! Его машина сбила!

Слова Ильи оседают хлопьями, погребают под собой останки моего сердца. Больно. Как же нестерпимо больно.