Украду тебя у судьбы

Нет, всё же он удивительный. Она ему страсти рассказывает, а он за прозвище отца зацепился.

– Бо-Бо. Так я его звала и зову. Борис Бодров – Бо-Бо. В общем, я бабушке сказала: выдаст насильно замуж – повешусь. Или ещё что с собой сделаю. Она о тебе знала. И о том, что я беременная – тоже. И тогда мы решили, что мне нужно удрать.

– А рассказать мне обо всём?

У Никиты уже нет ничего искрящегося в глазах. Пустые и холодные. Он сердится. Наверное, имеет на это право.

– Я не хотела, чтобы ты пострадал, – смотрит она прямо в сердитые глаза. – Я любила тебя до беспамятства. И не могла допустить, чтобы с тобой что-то случилось. Мне казалось, так будет лучше. Пока отец ничего не натворил лишнего. Он… временами чересчур жёсткий. Если мама от него сбежала – не осуждаю её. Не могу. Я сама выбрала этот путь. Не скройся я тогда, сейчас бы сидела и кисла в ненавистном замуже. Никакой Ники у нас бы в помине не было. Он бы своими руками мне аборт сделал. С него станется.

– Любила?..

Порой он непроходимый тормоз, её Ник. Её ли?..

– Репин, ты меня вообще слышишь? – вспылила, потому что не смогла сдержаться. Все нервы оголены и наружу, а он к словам цепляется. – Любила и люблю. Ты это хотел услышать?

Рада хватается за дверцу, ей хочется на волю, бежать куда-нибудь, но Ник быстрее. Он останавливает её руку. Хватает за плечи.

– Пусти! – рвётся она на волю, но куда ей.

– Не пущу никуда, – голос его через ухо проникает очень глубоко. Туда, куда она никого не пускала. Никого, кроме него.

Ник сердито выдыхает и, обхватив Радино лицо ладонями, целует. Немного жёстко, слишком собственнически, но после такого поцелуя никуда бежать не хочется. Прижаться бы к нему посильнее. Снова ощутить себя соплячкой, только из школы. Той самой, что кружила головы и всегда знала: любого очарует, любому задурит голову. Только ей никто, кроме Никиты, не нужен.

– Репин, умыкни уже меня куда-нибудь, а? – просит она, прислонившись лбом к его плечу. Самая удобная поза. Глаз не видно, а потому можно болтать что угодно. Можно быть храброй и безрассудной, даже развязной можно притвориться. Какая разница? Ей сейчас эгоистически хочется одного – быть с ним рядом. Не просто сидеть, а лежать голой и чувствовать толчки внутри себя.

– Может, тебя ещё и изнасиловать? – насмехается Ник, но Рада чувствует, как его потряхивает. Это не скроешь, когда они слишком близко друг к другу.

– Будь так любезен. И как можно скорее. А то ведь опять сбегу, – ей хватило сил отплатить той же монетой. А потом…

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Ник отстранился, и стало пусто. Завёл машину, и они куда-то тронулись.

– Нет, – быстро сказала Рада, – давай ко мне. Это ближе. И через час нужно забрать Нику.

Она не могла забыть о дочери. Они не могли. Но им очень, очень нужен был этот час, чтобы побыть вдвоём, отбросив прошлое подальше.

Одежду срывать они начали ещё с порога. Целовались. Гладили друг друга. Любовались.

– Мой, – стонала она, когда Ник входил в неё рывком. А она раскрывалась ему навстречу, отдавалась, умирая от жажды, чувственного марева, что пробирался глубоко внутрь, толкал её в пропасть, в глубокую расщелину, и Рада летела, выгибаясь навстречу своему мужчине. Единственному, с которым хотела быть всегда.

– Моя, – шептал он, покрывая поцелуями лицо, шею, и куда дотягивался.

А потом они лежали, прижимаясь друг к другу, приходя в себя.

– Я будто только что родилась, – сказала она, очерчивая пальцем скулу Никиты. – Вообще не знаю, как жила эти годы. Вроде бы всё неплохо складывалось, а вокруг – пустота. До звона в ушах. До боли в груди.

– Давай оставим в прошлом всё плохое, – попросил Ник, и она согласилась. Это лучшее, что они могут сейчас сделать.

– Побежали! – поднялась рывком. – Опаздываем! – натягивала лихорадочно вещи. А он смеялся. Довольным сытым смехом, за который его хотелось то ли придушить, то ли поцеловать.

Так они и выскочили – растрёпанные и счастливые, отсчитывая торопливыми шагами новую точку отсчёта, за которой – ей хотелось верить – только хорошее. И больше никаких потрясений!

Как жаль, что желания не всегда стыкуются с суровой реальностью. Как жаль, что нельзя остановить время, чтобы продлить самые лучшие мгновения жизни.

Ива

– Плохо выглядите, Ива, – говорит Самохин, как только мы встречаемся. Он, не стесняясь, пытливо рассматривает меня. Это могло бы показаться беспардонным, но в глазах у него искреннее беспокойство.

Самохин, напротив, выглядит намного лучше, чем я помню. Видимо, у него всё хорошо, но допытываться желания нет. Светские беседы как-то не вписываются в моё душевное состояние.

– Устала, – коротко обозначаю правду. А ещё у меня кошки на душе скребут острыми когтями. Измучилась, но полна решимости довести дело до конца. Никаких колебаний. Я хочу забрать деньги, чтобы знать, на что я могу рассчитывать и какие могу получить гарантии от тех, кому они нужнее.

Пристальный взгляд из-под очков немного меня раздражает, но я не привыкла показывать свои чувства, хотя сейчас, наверное, позволь я себе, вела бы как сварливая ведьма.