Украду тебя у судьбы

– Я передумала, Ник, – выпрямляю спину и сжимаю пальцы в кулаки. – Кажется, я ошиблась. Поступила неправильно. Может, из-за потрясения и слабости, испуга и боли. В такие моменты и не то в голову приходит. Сейчас я хочу сделать всё по-другому. Сим-карту и деньги – всё, о чём я прошу. Или просто немного денег – симку я восстановлю и самостоятельно.

– Ива… – у него упрямое лицо. И губы сжимаются в линию. Укор. Как он ещё головой не покачал, давая понять, что я местная сумасшедшая и слушать меня совсем не обязательно.

– Скажи ещё, что я не в себе, не соображаю, что говорю.

Я вскакиваю с лавочки. Каждое движение отдаётся тупой болью в теле. Я слишком слаба, чтобы бороться, а Никита – сильный тренированный мужчина. Мне не убежать от него. Да я и не сумею. Не смогу. Даже если бы была не так разбита.

Он не движется. Сидит, как сидел. Руки в карманах брюк. Спина расслаблена. Он отбрасывает голову на спинку лавочки и прикрывает глаза. Я вижу его подбородок, шею, кадык. Грудь у него вздымается мерно, словно он дыхательной гимнастикой сейчас занимается.

– Хорошо. Я отвезу тебя. Без проблем. Сим-карту сейчас при всём желании тебе отдать не могу – она валяется в квартире. Ты сама просила, чтобы тебя никто не нашёл. Это было твоё желание – скрыться, раствориться в большом городе. Я только исполнял твоё желание. Точно так же я сделаю всё, о чём ты просишь.

Он не смотрит на меня. Лицо у него задрано вверх. Сложно следить за мимикой. Можно лишь наблюдать, как шевелятся его губы да движется челюсть.

– Не надо меня никуда отвозить. Я сама. Позволь мне жить и решать свои проблемы самостоятельно.

– Как хочешь, – пожимает он плечами. – Вернёмся домой, я сам вставлю сим-карту в твой телефон. И денег дам. Не считай меня уродом или монстром, Ива. Не выдумывай то, чего нет.

Но меня его слова не успокаивают. Может, я не права. Возможно, ошибаюсь. Мне нетрудно попросить прощения. Но потом. Позже.

– Ты же вернёшься? Мы ведём сейчас переговоры с клиникой, где тебе будут делать операции. Понадобятся документы. Нужно сделать запрос.

– Не надо ничего, – и тут я тоже приняла решение. – Я прекрасно справлялась со всем сама. Я до всей этой истории списывалась с клиникой. У меня не хватало денег. А всё остальное уже почти было решено. Сейчас у меня есть всё. И я сама, ладно?

Он напрягается. Садится ровно. Смотрит на меня пристально. Взгляд его тяжелеет и темнеет.

– Что не так? Что случилось? На простые вопросы ты можешь ответить? У тебя нестабильное поведение. Ещё утром… ты не хотела никуда выходить. Ещё утром ты не собиралась никуда ехать и бежать. И помощь нашу согласилась принять – мама говорила, что ты не отказалась.

– Но я и не согласилась, – возражаю. Просто я тогда точно немного была не в себе после истории с доброй «бабушкой».

По лицу Репина неуловимо пробегает судорога муки. Я словно стегнула его плетью, и сейчас он кричит безмолвно от боли.

– Хорошо. Пойдём домой, Ива. Раз тебе не терпится уйти.

– Дай мне денег, – протягиваю я руку.

Он снова смотрит на меня долго-долго. Не знаю, что я буду делать, если он сейчас схватит меня и поволочёт. Ударит по голове и прикопает здесь.

Но Репин не делает резких движений. Он достаёт и вкладывает в мои раскрытую ладонь портмоне. Полностью. Я достаю несколько купюр и возвращаю ему кошелёк.

– Спасибо, – прячу деньги в карман и иду прочь.

Хороший Репин, плохой Репин, распрекрасный или золотой – не важно. Я хочу сейчас просто уйти от него подальше. Пусть им восторгается кто-то другой. Но не я.

Никита

Он смотрел ей вслед. Хотел кинуться, остановить, уговорить. Упасть на колени, если не поможет. Но ничего этого он не сделал. Просто наблюдал, как Ива уходит всё дальше.

У неё неуверенная походка. Скованная и тяжёлая. Ей, наверное, больно, но она старается уйти от него как можно дальше – спешит, насколько ей позволяет слабое тело. Бежит, как от прокажённого. Ещё ни одна девушка не поступала с ним так. Разве что Рада. Но та была резкой и прямолинейной. От тихой Ивы он никак не ожидал подобной силы.

Стержень. Кудрявцевский стержень – как ни крути. Гены. Ива так напомнила Никите мать, что он не посмел её удерживать.

Она уходила, а Репин понимал: скорее всего, он её потерял. Не смог удержать. Не хватило сил. С другими получалось. С Радой или Ивой – не срабатывало. В голове мелькнула мысль: они чем-то похожи. Не внешне, не характером, а по духу. Непокорённые и свободолюбивые.

Птицы, которым нужен полёт, а не клетка. То, чего он не мог дать. То, что он пытался понять – и не получалось. Не дорос или не дано.

Никита достаёт телефон и набирает знакомый номер.

– Она ушла, – говорит он, как только ему отвечают.

– Как ушла? – вопрошает холодный голос. Мы же договаривались.

– Я ни о чём не договаривался. Сказал лишь, что попытаюсь, – огрызается он, чувствуя беспомощное раздражение.

– Тряпка! – злится отец, вколачивая его в землю поглубже. – Ни одного дела сделать не можешь самостоятельно, чтобы не провалить!