Соответствующий исторический нарратив и политика памяти должны сохранить идею этнокультурного русского ядра и «общественно-политического единства народов и наций», которые объединяются вокруг него и при этом являются равноправными субъектами политической нации. Это в принципе в несколько видоизмененной форме повторяет советскую идею «новой исторической общности — советского народа», только здесь «советский народ» заменяется термином «россияне». Гарантом существования политической нации и объединяющей силой выступает государство — как в прошлом, так и в настоящем и будущем. История и память должны служить инструментом консолидации «россиян» (термин, введенный в оборот при Борисе Ельцине) или «российской нации» (термин, озвученный Владимиром Путиным).
Эта идея отразилась как в официальном историческом/историографическом каноне, так и в конструировании коллективной/исторической памяти. Если говорить о каноне, то в качестве наиболее выразительного примера можно привести идею «общей истории» и «единого учебника»[176]
. Стоит заметить, что идея «общей истории» в «едином учебнике» возникла и развивалась параллельно с процессом переформатирования идеологического пространства после прихода к власти В. Путина, в ходе все более активной реставрации советско-ностальгического нарратива памяти (в данном случае в виде инклюзивной модели). Наиболее яркими вехами здесь можно считать возвращение к гимну Советского Союза (с измененным текстом того же автора), адресованное историкам предложение В. Путина отказаться от чрезмерного внимания лишь к негативным аспектам истории (2003), масштабная реставрация советского мифа о Великой Отечественной войне и активная реинсталляция этого мифа в общественное сознание.Именно в этом контексте можно рассматривать первую попытку предложить обществу вариант единого учебника, состоявшуюся в 2006–2007 годах, когда под эгидой высшего политического истеблишмента России сначала было подготовлено пособие для учителей и «линейка» учебников авторства А. Данилова и А. Филиппова по истории России XX века. Учебники были выпущены солидными (по сравнению с другими подобными изданиями) тиражами, работа авторов стала предметом публичного внимания первых лиц государства — это можно рассматривать как косвенное свидетельство желания сделать эти учебники «главными» и «едиными». Идеологическая направленность их была очевидна: объединяющим историческим нарративом должна была стать идея величия России, неотделимая от величия Российской империи и Советского Союза[177]
.По разным причинам, и прежде всего из-за предполагаемых попыток релятивизировать некоторые практики сталинизма[178]
, упомянутые учебное пособие для учителей и соответствующая линейка учебников подверглись критике либеральной части общества и профессиональных историков и не получили статуса «единого» учебника, по крайней мере официального. Заметим, что в принципе «единство» истории в учебниках и так обеспечивалось федеральным стандартом по истории, принятым в 2004 году, а «разнообразие» федеральных учебников было следствием скорее коммерческих интересов, нежели идеологических расхождений. Идея общей истории адресовалась в большей степени субъектам Федерации, где в 1990-е была характерна тенденция к (вос)становлению этнонациональных нарративов.Эта идея вновь актуализировалась в политическом дискурсе после тревожных для В. Путина парламентских и президентских выборов 2011–2012 годов, последовавших за первыми электоральных протестов и наступления власти на оппозицию.
Запрос вновь прозвучал с самых верхов. Президент России Владимир Путин сформулировал его так: «Я полностью согласен с тем, что должна быть какая-то каноническая версия нашей истории. Если действительно мы будем на востоке изучать одну историю, на Урале — вторую, в европейской части — третью, это в целом может разрушить — и наверняка будет разрушать — единое гуманитарное пространство нашей многонациональной нации, если позволите так выразиться. И какой-то единый канонический подход к основным, фундаментальным, жизненно важным для нашей страны историческим эпохам должен быть, и это должно найти отражение в едином учебнике. Ничего здесь плохого не вижу»[179]
.