Украина — не Россия

«Мы давно не говорим — “украинские националисты”, мы говорим только “бандеровцы”, и это слово стало у нас настолько ругательным, что никто и не думает разбираться в сути. (Еще говорим — “бандиты” по тому усвоенному нами правилу, что все в мире, кто убивает за нас — “партизаны”, а все, кто убивает нас — “бандиты”, начиная с тамбовских крестьян 1921 года.) А суть та, что хотя когда-то, в Киевский период, мы составляли единый народ, но с тех пор его разорвало, и веками шли врозь и вкось наши жизни, привычки, языки. Так называемое “воссоединение” было очень трудной, хотя может быть и искренней чьей-то попыткой вернуться к прежнему братству. Но плохо потратили мы три века с тех пор. Не было в России таких деятелей, кто б задумался, как свести дородна украинцев и русских, как сгладить рубец между ними. (А если б не было рубца, так не стали бы весной 1917 года образовываться украинские комитеты и Рада потом.)… Едва только пали немцы перед Антантой (что не могло иметь влияния на принципы нашего отношения к Украине!), за ними пал и гетман, а наших силенок оказалось побольше, чем у Петлюры (вот еще ругательство: “петлюровцы”. А это были украинские горожане и крестьяне, которые хотели устроиться жить без нас) — мы сейчас же перешли признанную нами границу и навязали единокровным братьям свою власть… Правда, еще 15–20 лет потом мы усиленно и даже с нажимом играли на украинской мове и внушали братьям, что они совершенно независимы и могут от нас отделиться, когда угодно. Но как только они захотели это сделать в конце войны, мы объявили их “бандеровцами”, стали ловить, пытать, казнить и отправлять в лагеря. (А “бандеровцы”, как и “петлюровцы”, это все те же украинцы, которые не хотят чужой власти. Узнав, что Гитлер не несет им обещанной свободы, они и против Гитлера воевали всю войну, но мы об этом молчим, это так же невыгодно нам, как Варшавское восстание 1944 г.) Почему нас так раздражает украинский национализм, желание наших братьев говорить и детей воспитывать, и вывески писать на своей мове? Даже Михаил Булгаков (в “Белой гвардии”) поддался здесь неверному чувству Раз уж мы не слились до конца, раз уж мы разные в чем-то (довольно того, что это ощущают они, меньшие!) — очень горько! но раз уж это так, раз упущено время и больше всего упущено в 30-е и 40-е годы, обострено-то больше всего не при царе, а после царя! — почему нас так раздражает их желание отделиться? Нам жалко одесских пляжей? черкасских фруктов?»

С годами Солженицын изменил многие свои мнения, и в позднейших его вещах мы, к сожалению, без труда обнаружили все и даже больше того, чего не нашлось в «ГУЛАГе».

Мы, оказывается, соблазнились на ленинский «отравленный подарок: радостно приняли фальшивые ленинские границы Украины (и даже с крымским приданым от самодура Хрущева)» и тем самым стали «наложный имперский путь». В другой статье: «Хрущев внезапно проявил сохраненный с комсомольской молодости большевицко-интернациональный накал… Именно он вдруг издумал сумасбродный “подарок” Крыма — тот соблазн, который черт подсовывает, чтобы совратить душу, в данном случае — государственное сознание Украины». Отход Севастополя к Украине писатель называет «государственным воровством» с нашей стороны. Он словно забыл, как американцы уговаривали нас не возобновлять нашу историческую жизнь, и клеймит их за то, что они смирились, когда мы к ним не прислушались. «Вашингтон дарит Севастополь Украине, а мы молчим», — выговаривает Солженицын своему народу.

Такими речами властители дум в бывших югославских республиках поднимали своих читателей, зрителей и слушателей на борьбу за национальные «исторические права» — на войну всех со всеми, которая длилась десяток лет и унесла тысячи человеческих жизней… Так что никто — в том числе и читатель этой книги — не дождется от меня участия в споре о том, кому же «на самом деле» должен принадлежать Крым: татарам, украинцам, русским или, может быть, грекам, которые основывали там колонии еще до нашей эры. Или караимам и крымчакам (не путать их с крымскими татарами) — их там очень мало, но они самые коренные… Этот спор лишен смысла, потому что для истории нет никакого «на самом деле». Цивилизация наших дней не случайно осуждает ссылки на «исторические права» того или иного народа. С культурно-педагогической точки зрения такие ссылки являются признаком задержки в развитии. Идея «исторических прав» рождает такие чувства, которые владеющий собою современный человек должен в себе подавлять. Некоторые же политики не только не подавляют этих чувств в себе, но стараются заразить ими население.