Украина в водовороте внешнеполитических альтернатив. Исторический экскурс в 1917–1922 годы

Как известно, и отмечено, в определенной мере отражено выше, основы конституции и даже ее текст попытались подготовить уже в октябре – декабре 1922 г. Тогда же, очевидно, стало понятным: дело это весьма и весьма непростое, как по причине чрезвычайной сложности самого предмета – межнациональных отношений, новизны вставших проблем, действительно не имевших аналога, примера в истории, так и с точки зрения естественного желания застраховаться от возможных негативных проявлений в непростой общественной сфере, упредить нежелательные тенденции, коллизии.

В какой мере означенное выше осознавалось теми, кому судьбой было определено встать у истоков далекоидущих исторических процессов, как соотносились интуитивные ощущения с уровнем теоретических осмыслений, обоснований перспективных планов и действий, сказать непросто. Несомненно одно: период подготовки Конституции СССР не в последнюю очередь был сопряжен с возросшим вниманием общества, его руководящих кругов к национальным проблемам, с попытками найти «профилактическое лекарство» – противоядие против нежелательного воздействия на жизнь национализма с различной сущностью и окраской. В силовое поле объективно начавшихся дискуссий втянулись все национальные регионы, а в эпицентре, как и до того, оказалась Москва, в персонифицированном воплощении – Генеральный секретарь ЦК РКП(б) И. В. Сталин.

Состояние здоровья вождя большевиков В. И. Ленина не позволило ему, как раньше, влиять на идейно-политическую атмосферу в стране, на процессы осмысления возникающих вызовов, на поиск выверенных научных решений, осуществление взвешенных, хорошо продуманных шагов и политических акций. Очевидно, совсем не случайно в день рождения Союза ССР его обуревало не только чувство гордости за то, что руководимая им партия открывает качественно новую страницу в жизни страны. Собирая последние силы, превозмогая болезнь, он в три приема, 30 и 31 декабря 1922 г., диктовал записки «К вопросу о национальностях, или об “автономизации”».

Основная мысль, которая возникает при ознакомлении с ними, – глубокая внутренняя тревога по поводу того, по правильному ли пути пошло решение в стране национального вопроса, насколько гарантировано бесконфликтное развитие создаваемого союзного государства, сделал ли сам глава этого государства все от него зависящее, чтобы исключить серьезные конфликты в очень чувствительной сфере, способные обернуться большой бедой, а может быть – и вовсе катастрофой.

Хотя формальным поводом для написания письма к партии явилось вроде бы так называемое «грузинское дело»[1163], размышления В. И. Ленина на самом деле намного фундаментальнее и масштабнее. Чего только стоит краткое, но весьма симптоматичное и многозначное замечание: «Видимо, вся эта затея “автономизации” в корне была неверна и несвоевременна»[1164]. Не провиднический ли это ключ – предостережение на будущее? (По ходу заметим, что высказанное удивительным образом созвучно, логично корреспондируется с другой фундаментальной мыслью, вошедшей в историческое ленинское «Завещание», но так до конца и не понятое, убедительно «не расшифрованное»: «…мы вынуждены признать коренную перемену всей точки зрения нашей на социализм»[1165].)

И сможет ли вообще государственный аппарат, представляющий «из себя буржуазную и царскую мешанину», который заимствован «от царизма и только чуть-чуть подмазан советским миром»[1166], справиться со сверхсложными задачами?

Можно предположить, что вряд ли кто в то время сомневался по поводу того, кого ассоциировали с «главным аппаратчиком». И, думается, именно недоверием к механизмам, призванным гарантировать равенство всех субъектов в создаваемой федерации, обеспечивать абсолютную добровольность в выборе отношения к ней объясняются три очень «неприятных», но и столь же весомых абзаца: «Несомненно, что следовало бы подождать с этой мерой до тех пор, пока мы могли бы сказать, что ручаемся за свой аппарат как за свой. А сейчас мы должны по совести сказать обратное, что мы называем своим аппарат, который на самом деле насквозь еще чужд нам и представляет из себя буржуазную и царскую мешанину, переделать которую в пять лет при отсутствии помощи от других стран и при преобладании “занятий” военных и борьбы с голодом не было никакой возможности.

При таких условиях очень естественно, что “свобода выхода из союза”, которой мы оправдываем себя, окажется пустою бумажкой, неспособной защитить российских инородцев от нашествия того истинно русского человека, великоросса-шовиниста, в сущности, подлеца и насильника, каким является типичный русский бюрократ. Нет сомнения, что ничтожный процент советских и советизированных рабочих будет тонуть в этом море шовинистической великорусской швали, как муха в молоке.