Согласие центральных держав продолжать переговоры на основе украинского проекта не означало, конечно, его немедленное и безусловное принятие. Чернин прилагал усилия в целях обеспечить более благоприятные условия для Австро-Венгрии, но украинцы в равной степени проявляли решимость не уступить ни пяди пространства, завоеванного тяжелым трудом. В такой обстановке на следующий день (3 февраля) возобновились переговоры. Хотя вначале они продвигались с трудом — Кюльман объяснял это украинским «упрямством и схоластикой», — на исходе дня обнаружился больший прогресс. Кюльман смог сообщить кайзеру, что «работа над договором с Украиной ведется полным ходом и что окончательный проект будет готов к подписанию в течение нескольких дней». Он заверил кайзера, что сразу же после заключения договора с Украиной Троцкий будет поставлен перед выбором: либо пойти на уступки, либо столкнуться с перспективой полного прекращения переговоров.
3 февраля, вслед за этим заседанием в Бресте, Кюльман и Чернин вновь взяли паузу в переговорах с целью участия в работе австро-германской конференции, которая должна была состояться в Берлине 5–6 февраля. Несмотря на дальнейшее ослабление позиций Рады, Кюльман сохранял уверенность в том, что заключение договора с Украиной — вопрос нескольких дней. Он полагал также, что не требуется никаких новых директив для сглаживания оставшихся незначительных разногласий с украинцами и что окончательный проект договора будет готов к подписанию по возвращении его и Чернина из Берлина. Таким образом, в том, что касается Украины, Кюльман не придавал большого значения предстоящей в Берлине конференции. Для нею конференция была просто очередной встречей между Чернином, имперским канцлером и генералом Людендорфом, созванной главным образом для обсуждения австро-германских противоречий по жизненно важному вопросу о военных целях и всеобщему миру.
Берлинская конференция 5–6 февраля подтвердила решимость центральных держав заключить сепаратный договор с Украиной и таким образом заставить Троцкого открыть свои карты. Соглашение с большевиками считалось возможным, но не крайне необходимым. В случае сохранения Троцким неуступчивости перемирие заканчивалось и возобновлялись боевые действия. Возможность краха Рады до урегулирования с украинской делегацией всех разногласий по окончательному проекту договора немцев не беспокоила. Предложение Людендорфа об оказании украинцам военной помощи — но лишь при условии срочного запроса Рады — встретило на конференции общее одобрение. Хотя Людендорф заявлял о том, что «не следует добиваться никаких завоеваний в России», поскольку немцы нуждались во всех наличных силах на Западном фронте, он считал необходимым установить некое подобие порядка на восточных территориях. Ведь иначе немцам пришлось бы сохранять сильно укрепленную границу «против распространяющейся заразы большевизма». Весьма вероятно, что это было самое раннее отражение идеи «санитарного кордона».
7 февраля Чернин и Кюльман вернулись в Брест-Литовск с тем, что можно было бы определить как «окончательное и безвозвратное решение» заключить сепаратный договор с Украиной и порвать с Троцким, если бы тот все еще отказывался от уступок. Кюльман встретился с членами своей делегации и немедленно сообщил имперскому канцлеру о большом прогрессе в переговорах, происшедшем за время его отсутствия. Он заверил Хертлинга, что «при отсутствии непредвиденных осложнений не представляется невозможным подписание договора с Украиной на следующий день».
Чернин, видимо, не разделял оптимизма Кюльмана даже на этом заключительном этапе. Попытку Чернина в последнюю минуту прийти к соглашению с Троцким можно объяснить, по крайней мере частично, его пессимизмом. Вечером 7 февраля Чернин провел с Троцким приватные переговоры, а затем продолжил их через одного из своих советников, Рихарда Шюллера. Кюльман предпочитал общаться с Троцким через своего помощника в Бресте Фридриха фон Розенберга.