Богунская бригада перекрыла житомирскую ветку. Батальоны первого полка окопались сразу за огородами села Могильное. Южнее укрепились другие два полка богунцев. Окопы их, переваливая железнодорожную насыпь, уходили к селу Белошицы. Именно этот участок вызывает у Николая тревогу. Бросил сюда все, вплоть до комендантских и хозяйственных команд. Конницу Петренко сосредоточил в селе Ушомир, в глубине обороны дивизии, на случай кинуть в подмогу таращанцам и новгородсеверцам, заседлавшим железные дороги на Новоград-Волынский и Сарны.
— Мирно, слышу, живете тут с петлюровцами, — сказал Танхиль-Танхилевич, полдня нудившийся возле малоразговорчивого начдива.
— Со вчерашнего что-то утихли. — Квятек виновато покосился на щеголевато одетого политотдельца. — Постреливают… Я приказал не отвечать, не тратить даром патроны.
Николай, переняв взгляд командира полка, одобрительно кивнул. Не убавляя шага, обратился к нему:
— Завтра тут будет жарко. Задача твоя… не только выстоять. Измотать здесь и отбросить. Якиру приказано пробиваться на Житомир… Ударим навстречу.
Позиция первого батальона выгодная, на возвышении, скрытые подходы — селянские садики и огороды. Бойцы ловко приспособили для сообщения канавы. Николай, всматриваясь, вспомнил:
— Окопы-то наши. В апреле стояли…
— Они самые, — подтвердил комбат Кощеев. — И дальше до самых Белошиц угодили… Роты едва не каждая вселились в свои.
В тихом предвечернем небе послышался треск. Аэроплан. Тянет со стороны Киева. Темнел стрекозой.
— Командарм Семенов, — сказал политотделец, защищаясь от солнца.
Резкий звук мотора и пулеметная очередь заставили опять вскинуть бинокли — хорош командарм! Аэроплан, упав едва не до земли, поливал свинцом железнодорожный разъезд — виднелись невдалеке тополя и водокачка. На требовательный взгляд начдива Квятек упавшим голосом произнес:
— Тылы наши… Боепитание. Подорвет, гад…
Снизу поднялась ружейная пальба. Аэроплан, взмыв, отогнул к селу, переваливаясь с крыла на крыло, уходил вдоль житомирской ветки.
— К Петлюре подался… На вареники.
Слова Лихуты, командира 2-го батальона, встретившего начальство у прудка, внесли оживление. Танхиль-Танхилевич нисколько не смутился своей промашки:
— У Деникина с Петлюрой разные идеологии.
— У каждого своя, так сказать, чашка и ложка.
Окопы второго батальона извивались по гребню вымоины, заросшей терновником и бурьянами. Подходы тоже скрытые. Шестая рота на голом месте как на ладони. Насквозь просматривается.
— Углубить ходы сообщения.
— Товарищ начдив, кремень земля-то. Лопата не лезет…
Николай взглядом оборвал словоохотливого комбата.
— Врываться… Завтра уже не будет времени…
Сделав знак Квятеку подойти, тихо спросил:
— Вижу нежинцев… Как они?
— Бойцы чего?.. Перемешались с богунцами, не различить. Дурь в наших головах, командирских… — Не выдержал усмешку Щорса: — Правильно ты поступил… Расформировал нежинцев, раскидал по бригадам.
На стыке второго и третьего батальонов ждал их комбат Ковбаса с ротными. Доклад его оборвала пулеметная очередь. Пришлось лечь. Николай, устраиваясь локтями, прислонил к глазам бинокль. Петлюровский пулеметчик у железнодорожной будки, за каким-то сараем. Метко кладет очереди. Не оборачиваясь, Щорс приказал кинуть пару снарядов. Видал, как второй взрыв в щепы разнес сарай. Ожила винтовочная перестрелка. Возле Щорса легли Дубовой с одной стороны, с другой — политинспектор. Щорс повернул к Дубовому голову и сказал.
— Ваня, смотри. Как пулеметчик метко стреляет.
В грохоте взрывов и пулеметной стрельбы почти неслышно раздался пистолетный выстрел. Красноармейцу на голову упала стреляная гильза.
— Какая это сволочь с ливорверта стреляет?.. — возмущенно сказал солдат.
В это время бинокль выпал из рук Щорса, голова поникла…
Выстрел, которым был убит Щорс, раздался после того, как артиллерия красных разнесла в щепки железнодорожную будку, за которой находился пулеметчик.
— Щорса-а убило-о! — раздался истошный голос из ближнего окопа.
Дубовой подполз к Щорсу. Увидел, что голова комдива простреляна насквозь. Пулевое “выходное” отверстие у виска было больше, чем «входное» на затылке. «Значит стреляли сзади… Политинспектор…» — сразу догадался Дубовой.
Голову мертвого Щорса тут же, на поле боя, лично забинтовал сам Дубовой, боясь огласки и солдатской мести. Когда медсестра Богунского полка Розенблюм Анна Анатольевна предложила перебинтовать аккуратнее, Дубовой ей не разрешил…