со жезломъ веселыми ногами и мѣстами и спокойно воспѣваетъ; пришлецъ азъ есмь на землѣ... Воспѣвая обращаетъ очи то на десно, то налѣво, то на весь горизонтъ, почиваетъ то на холмѣ, то при источника, то на травѣ зеленой, вкушаетъ пищу безприправную, но самъ онъ ей, какъ искусный пѣвецъ простой пѣснѣ, придаетъ вкусъ. Онъ спитъ сладостно и тѣми же Божіими видѣніями во снѣ и внѣ сна наслаждается. Возстаетъ заутра свѣжъ и исполненъ надежды, воспѣвая Исаіевскую пѣснь: взалчутъ юнѣйшіе и утрудятся юноты и избранный не крѣпцы будутъ; терпящіи же Господа обновлять крѣпость, окрыла-тѣютъ, яко орлы, потекутъ и не утрудятся, пойдутъ и не взалчутъ. День его вѣкъ ему и есть яко тысяща лѣтъ и за тысящу лѣтъ нечестивыхъ не продастъ его. Онъ по міру паче всѣхъ нищій, но по Богу всѣхъ богатѣе. И что лучше, какъ веселіе сердца, животъ человѣку, жезлъ его есть Господь страстей и вожделѣній его и радости его никтоже возьметъ отъ его. Досталъ онъ сей миръ, не яко же міръ доставать обыче. Онъ возлюбилъ путь и славу Божію. Сей есть истинный миръ и животъ вѣчный, а вѣсть его благовѣстіе. Да слышитъ земля глаголы устъ моихг! Сей странникъ бродитъ ногами по землѣ; сердце же его съ нами обращается на небесѣхъ и наслаждается. Праведныхъ души въ руцѣ Божіей, у безумныхъ почитаются погибшими и заблудшими; оны же суть въ мирѣ. Хотя тѣлесныя наличности досаждая безпокоятъ, но сей уронт. со излишкомъ награждаетъ, упованіе ихъ безсмертія исполнено и воцарившійся Господь въ нихъ во вѣки. Не слышите ли, что сей пѣшеходецъ поетъ? Еакъ не слышать, воскликнули архангелы. Онъ руками ыашетъ и поетъ пѣснь сію; на пути свидѣнгй твоихъ насла-дихся, яко во всякомъ богатствѣ. Онъ единъ намъ есть милѣй-шій позоръ паче всѣхъ содомлянъ. Мы же его познали. Сей есть другъ нашъ: Даніилъ Варсава" (2-е отд., 200—201). Здѣсь мы находимъ чрезвычайно важное признаніе Сковороды о томъ, какое счастіе доставлялъ ему сознательно избранный имъ путь матеріальныхъ лишеній, бѣдности, простоты, странничества.
О томъ, какъ произошелъ въ немъ этотъ внутренній пере-ломъ, этотъ окончательный и безповоротный выходъ на новую
украинскій философъ григорій саввичъ сковорода. 23
дорогу, самъ Сковорода разсказывалъ своему ученику и другу Ковалинскому такъ: избѣжавши моровой язвы въ Кіевѣ и поселившись послѣ этого въ ахтырскомъ монастырѣ, имѣя разженныя мысли и чувствіе души моей благоговѣніемъ и благодарностію къ Богу, вставь рано пошелъ я въ садъ прогуливаться. Первое ощущеніе, которое оеязалъ я въ сердцѣ моемъ, была нѣкая развязность, свобода, бодрость, надежда съ исполненіемъ. Введя въ сіе расположеніе духа всю волю и всѣ желанія мои, почувствовалъ я внутрь себя чрезвычайное движеніе. которое преисполняло меня силы непонятной. Мгновенно излія-ніе нѣкое сладчайшее наполнило душу мою, отъ котораго вся внутренняя моя возгорѣлась огнемъ и, казалось, что въ жилахъ моихъ пламенное теченіе кругообращалось. Я началъ не ходить, а бѣгать, аки бы носимъ нѣкіимъ восхищеніемъ, не чувствуя въ себѣ ни рукъ, ни ногъ, но будто бы весь я состоялъ изъ огненнаго состава, носимаго въ простраиствѣ кругобытія. Весь міръ исчезъ предо мною; одно чувствіе любви, благонадежности, спокойствія, вѣчности оживляло существованіе мое. Слези полились изъ очей моихъ ручьями и разлили нѣкую умиленную гармонію во весь составь мой. Я проникъ въ себя, ощутилъ аки сыновнее любви увѣреніе и съ того часа посвятилъ себя на сыновнее повиновеніе Духу Божію". Ковалинскій отъ себя прибавляетъ, что до этого момента сердце Сковороды почитало Бога, аки рабъ; съ этихъ же поръ возлюбило его, аки другъ (1-е отд., стр. 28). Здѣсь, въ этомъ признаніи, мы имѣемъ исто-рію душевнаго переворота въ Сковородѣ, причемъ точно указывается и моментъ событія (дѣло происходило;^ 1770 г.), и бли-жайшій поводъ въ нему (перстъ Божій, спасшій его отъ невской чумы). По прошествіи 24 лѣтъ (въ годъ своей смерти въ 1794 г.) Сковорода передавалъ этотъ разсказъ Ковалинскому съ особеннымъ чувствомъ, давая понять, какъ близокъ къ намъ Богъ, какъ Онъ заботится о насъ, хранить насъ, подобно тому какъ кокотъ своихъ птенцовъ, собравъ ихъ подъ свои крылья, если только мы не удаляемся отъ него во мрачныя желанія нашей растлѣнной воли. Ковалинскій, съ своей стороны, въ объ-ясненіе этого явленія, вспоминаетъ разсказы Ксенофонта и Пла
24