немъ до ісонца. до самой своей смерти, не сворачивая ни направо, ни налѣво, и даже умеръ такъ, какъ долженъ былъ умереть человѣкъ сь его взглядами на смерть. При своемъ широкомъ образованіи, умѣ, краснорѣчіи, онъ, какъ извѣстно, выбралъ себѣ самое низкое зваиіе—нищаго странника, но сдѣлалъ это не въ силу необходимости: иаоборотъ, его таланты открывали ему возможность достижения самыхъ высокихъ степеней, особенно въ духовной іерархіи,—а совершенно сознательно, желая такимъ образомъ сохранить внутреннюю сиободу и быть учителемъ всего народа въ широкомъ и благороднѣйшемъ смыслѣ этого слова. „Духъ его отдалялъ, говоритъ біографъ Ковалинскій, отъ вся-кихъ привязанностей и, дѣлая его пригаельцемъ, присельникомъ, странникомъ, выдѣлывалъ въ немъ сердце гражданина всемір-наго, который, не имѣя юдства, стяжаній, угла, гдѣ главу пре-клонити, сторицею больше вкушаетъ удовольствій природы, про-стыхъ, невинныхъ, беззаботныхъ, истинныхъ, почерпаемыхъ умомъ чистымъ и духомъ несмущеннымъ въ сокровищахъ Вѣчнаго" (1-е отд. стр. 5—6). Извѣстно, что много разъ Сковородѣ дѣлали весьма заманчивыя съ точки зрѣнія житейской предло-женія: убѣждали его принять монашество, которое доставило бы ему вполнѣ обезпеченное положеніе, честь и славу; губернаторъ Щербининъ представлялъ ему на выборъ любое занятіе—но онъ опять отказался. „Милостивый Государь!—отвѣтилъ онъ ему— свѣтъ подобенъ театру; чтобы представить на театрѣ игру съ успѣхомъ и похвалою, берутъ роли по способностям^ дѣйству-ющее лицо на театрѣ не по знатности роли, но за удачность игры вообще похваляется. Я долго разсуждаяъ о семъ и по мно-гомъ испытаніи себя увидѣлъ, что я не могу представить на театрѣ свѣта никакого лица удачно, кромѣ низкаго, простого, безпечнаго, уединеннаго: я сію роль выбралъ, взялъ и доволенъ... Еслибы я почувствовалъ сегодня, что могу безъ робости рубить турковъ, то съ сего же дня привязалъ бы я гусарскую саблю и, надѣвъ киверъ, пошелъ бы служить въ войско. Трудъ при врожденной склонности есть удовольствіе" (1-е отд., стр. 22). Самъ Ковалипскій дѣлаетъ по этому поводу еще нѣсколько в.ѣрныхъ замѣчаній, указывая, что Сковородѣ пришлось выдер-
267
жать здѣсь нѣкоторую внутреннюю борьбу. „Лѣта, дарованія душевныя, склонности природныя, житейскія звали его поперемѣнно къ принятію какого либо состоянія жизни. Суетность и многозаботливость свѣтская представлялась ему моремъ, обуре-наемымъ безпрестанно волнами житейскими и никогда плову-щаго къ пристани душевнаго спокойствия не доставляющимъ. Въ монашествѣ, удалявшемся отъ начала своего, видѣлъ онъ мрачное гнѣздо спершихся страстей, за неимѣніемъ исхода себѣ, задушающихъ бытіе смертоносно и жалостно. Брачное состояніе, сколько ни одобрительно природою, но не пріятствовало безиечному его нраву. Не тѣша себя ни на какое состояніе, положилъ онъ твердо на сердцѣ своемъ снабдить свою жизнь воздержаніемъ, малодовольствомъ, цѣломудріемъ, смиреніемъ, трудолюбіемъ, терпѣніемъ, благодушествомъ, простотою нравовъ чистосердечіемъ, оставить всѣ искательства суетныя, всѣ попе-ченія любостяжанія, всѣ трудности излишества. Такое самоотвер-женіе сближало его благоуспѣшно къ любомудрію" (1-е отд., стр. 6—7). И если мы припомнимъ ученіе Сковороды о счастіи, то увидимъ, что онъ шелъ по тому пути, который указывалъ другимъ, взявъ на себя роль какъ бы праведника и руководителя болѣе слабыхъ. Онъ не разъ при этомъ сознавался, что нашелъ на этомъ пути то, чего искалъ, т. е. счастіе, хотя многіе склонны были считать его жизнь преисполненной вся-ческихъ бѣдствій и страданій. „Признаюсь, друзи мои, предъ Богомъ и предъ вами, пишетъ онъ въ одномъ изъ своихъ трактатовъ, что въ самую сію минуту, въ которую съ вами бесѣдую, брошу нынѣшнее мое счастье, хотя въ немъ состарѣлся, и стану послѣднѣйшимъ горшечникомъ, какъ только почувствую, что доселѣ находился въ немъ безъ природы, имѣя сродность къ скудельничеству. Повѣрьте, что съ Богомъ будетъ мнѣ во сто разъ и веселѣе, и удачнѣе лѣпить одни глиняныя сковороды (намекъ на свою фамилію), нежели писать безъ натуры. Но доселе чувствую, что удерживаетъ меня въ семъ состояніи нетлѣнная рука Вѣчнаго. Лобызаю оную и ей послѣдую. Презираю всѣхъ постороннихъ совѣтниковъ безсовѣтіе. И если бы я ихъ слушалъ, давно бы сдѣлался врагомъ Господеви моему. А
20