Укрощение дьявола

Сара выпила водку до последней капли, минуту-другую сидела, приложив указательный палец к губам, затем посмотрела на Вельзевула и спросила:

— Ты не устал жить?

— Для меня в жизни есть много хорошего. И потом, это, наверное, самое главное, я не ощущаю бремя плоти, поэтому мне незнакомо чувство безысходности. Жизнь есть медленное умирание. Лекарства от смерти нет. Дряхлеющий человек упрямо цепляется за жизнь, он хочет, чтобы она продолжалась, хотя обессиленное тело старых людей не способно к новым наслаждениям. Почему? Отвратительная прелесть их упрямства заключается в сладострастном упоении земными благами и, конечно же, их привязанности к земным воспоминаниям.

— Что ты говоришь тому, кого собираешься увести за собой в чистилище?

— Обычно я говорю: смирись, насмешник несчастный. Пришел черед расплачиваться за все.

— Ну, мне ты этого не скажешь.

— Это еще почему?

— Да потому, что в этой жизни я за все заплатила. Не веришь?

— Кто бы поверил! — усмехнулся Вельзевул.

— Хочу быть молодой! Чтоб ни одной морщинки на лице не было! Так будь другом, исполни мое втрое желание. Но у меня есть один вопрос: я буду спать, пока мое тело будет меняться?

— Да. Но в состоянии твоем наступит такое ухудшение, что мне придется дежурить у тебя ночью. Нужно следить за твоим дыханием, щупать пульс, остальное уже тебя не касается.

— Только ты не сиди возле меня больше трех минут.

— Так и будет. А ты крещеная?

— Я американская еврейка.

— Это мне ничего не говорит.

— Дорогой Вилли, нужно ли тебе беспокоиться, что я крест ношу?

— И ты еще спрашиваешь? Крест сними обязательно и унеси его в другую комнату, как можно дальше от своей.

Сара смотрела на Вельзевула некоторое время в нерешительности, горящая рядом свеча отбрасывала теплый отблеск на ее бледное лицо: она то и дело сжимала губы и это сообщало ей печальное выражение. Ничем непримечательная женщина, с которой собственный брат обходился весьма бесцеремонно, что только усугубляло нервное напряжение и одинокая душа которой искала утешение в философии фатализма думала о тех двадцати годах, от которых столь неожиданным образом собиралась отказаться раз и навсегда. Куда они исчезнут, кто-нибудь да должен был знать. Она чувствовала себя совершенно обессиленной как раз в тот момент, когда требовалось принять важнейшее решение — и все из-за каких-то последствий, которые она и представить себе не могла. Волшебное превращение, обновление плоти она считала абсолютно невозможным. До сего дня не было таких случаев. Взбрело же ей в голову стать молодой! Но как отказаться от шанса помолодеть, когда вам неможется. Если превращение будет удачным, девиз дьявола на своем потолке она напишет золотыми буквами.

— Скажи, ты дашь мне своей крови? — спросила она, не предаваясь слишком бурно радости.

— Я своей кровью не разбрасываюсь, Сара.

— А я бы нож в тебя воткнула, чтобы нацедить хоть ложку дьявольской крови!

— Ты готова?

— Где там! Еще глоток водки и буду готова добраться до своей кровати.

Тем самым Сара уверилась в могуществе Вельзевула, однако ожидание чудесного перевоплощения наполняло ее тревогой и нетерпением.

Наступила пауза. За истекшую минуту никто не вымолвил ни звука.

— О чем думаешь, — подняв глаза, осведомился Вельзевул.

— О брате и его жене, — произнесла Сара. — За многое им придется ответить! Раньше я избегала столкновений, но больше не буду. Отныне они увидят меня торжествующую!

— Оставь их в покое, Сара. Они невоспитанные, эгоистичные и грубые люди.

— Мне-то от этого какое утешение? Я из сил выбивалась, чтобы угодить им, держала дом в чистоте. А-а! Они поставили меня в положение, при котором я могла только защищаться.

— Что ты ждешь от людей, которые впали в ничтожество?

— Но как трудно отказаться от мести! Как забыть, что они причинили мне много огорчений?

— Ты их прости.

— Чего ради ты о них беспокоишься?

— Не знаю, — ответил Вельзевул.

— Эх, нелегкое это дело. Да пропади они пропадом, уроды несчастные!

Уступая настоянию Вельзевула, хотя их чувства не совпадали, кое-что вызывало возражение, Сара согласилась не мстить. Вот так.