Укрощение красного коня

— Шестой. Пятый. Одиннадцатый. Извини, опять путаница в снимках.

В дверь снова постучали.

— Да! — сердито крикнул Зайцев.

— Ты сегодня нарасхват. Народный артист прямо, — отметил Самойлов.

Стук повторился.

— Входите! — сердито крикнул Зайцев. — Кто там такой робкий?

— Вот что. У тебя там проходной двор. Мы так до вечера не кончим. Давай или ты ко мне подскочи. Или я к тебе. — Терпение у Самойлова иссякло.

— Ладно‑ладно, нервные люди. Пиши давай.

В дверь тихо вошла девушка: блузка с круглым воротничком, стриженые волосы. Конторская, сразу определил он. Может, из новых машинисток здешних. Кивнул подбородком: садитесь пока. Тихо села, не сделав обычного женского движения подвернуть юбку. Не похожа на здешнюю: для машинистки угрозыска одета больно хорошо.

— Четвертый. Третий. Второй. — Зайцев хотел уже отложить снимки. Передумал. — Первый тоже.

Самойлов высыпал там у себя очередную порцию цифр.

— И двенадцатый. Указали двенадцатого?

— Странно, — вдруг ответил Самойлов.

— Что?

— По протоколу она сперва вроде о девяти говорила.

— Ну?

— А у тебя… раз, два, три. — Дальше пошло хмыканье. — У тебя двенадцать получается.

— Не у меня, а у нее, — раздраженно поправил Зайцев.

Черт! черт! черт! — выругал он себя: такую простую вещь и не проверил. Все из‑за чертова Крачкина. Из‑за конторщицы этой дурацкой. Прикрыл трубку ладонью:

— Вы себя хорошо чувствуете?

Вид у машинистки был какой‑то томный. Она уронила руку на стол — клацнули пуговки, но ответила:

— Хорошо.

— Так что? — не отставала трубка.

— Самойлов, хочешь, сам иди к Петровой в больницу и проверяй. Я тебе говорю: по фотографиям потерпевшая опознала следующих нападавших.

— Да ладно, ты что. Опознала, значит, опознала.

Зайцев бросил взгляд на сидевшую — той явно было не по себе. На верхней губе выступила испарина, лоб тоже светился жемчужным отливом.

Зайцев, не прерывая разговора, показал ей на графин с водой. Подвинул ближе.

— В первый раз ошибочка в показаниях потерпевшей вышла, значит, Самойлов. Учитывая состояние…

— Да я не спорю. Я о том же. Двенадцать, значит, двенадцать. Ептыть… Бедняга.

Машинистка неуверенно налила полстакана. Пила медленно, будто не воду, а ртуть.

— Да, — сухо сказал в трубку Зайцев.

— Но все‑таки между девятью и двенадцатью разница больно приметная. Я понимаю, одного не сосчитать поначалу…

— Ты понимаешь? — зло, слишком зло переспросил Зайцев.

— Нет. В смысле… Я ж там был, когда с нее показания снимали.

Но что произошло, Зайцев услышать не успел.

Конторская барышня вдруг метнулась вниз. Упала на колени, обняв мусорную корзину. Ее шумно, со стоном вырвало. Потом еще. И еще. Рвотные конвульсии сотрясали тело. Ноги ватным движением съехали в сторону. Девушка привалилась к столу.

Зайцев бросился ее поднимать.

— Вася, там у тебя что? — вопрошала на столе трубка.

— Отойдите, — отмахнулась она. Утерлась рукавом. Но сама сразу встать не смогла. Только беспомощно загребла ногами — мешала и теснота юбки. Зайцев опять наклонился к ней. Она прикрыла рот ладонью, отвернула лицо.

— От меня воняет.

Перед блузки и правда был забрызган.

— Ерунда.

— Противно.

— Бросьте.

Он за локоть подтащил ее вверх.

— Я сама!

Помог сесть.

Трубка гудела короткими сигналами.

Зайцев положил трубку обратно на рычаг.

— Гадость какая. Стыдоба, — выдавила конторская.

— Бросьте‑бросьте, говорю. Подумаешь. Чего тут такого, — добродушно‑небрежно говорил Зайцев, стараясь успокоить больше тоном, чем словами. — Сто раз видел. Правда. И даже похуже. У меня вот есть приятели. Как все приятели, они иногда выпивают. Как со всеми выпивающими, с ними бывают разные… Разное.

— Я не пьяная! — сердито вскинулась она. — Вы что! Как вы… Да как вы такое могли подумать!

«О, мама родная», — сразу как‑то устал от нее Зайцев.

— Я бы в жизни!..

— Ничего я такого… Вы как себя сейчас чувствуете? Вам в больницу, может?

— Я здорова! — еще более сердито почти крикнула она, и хотя он не думал ее касаться, вся встряхнулась. — Совершенно здорова. Это так… Жарко просто. Я вот. Воды просто еще выпью.

Она решительно придвинула к себе графин.

— Ну ладно.

— А это я вам вынесу. — Решительно ухватилась за края корзины. — Чтобы… Не того.

Зайцев пожал плечами. Он терпеть не мог таких вот, сердитых. И не конторская, наверное, поправил он себя. А комсомольский актив. Собирают на заем. Или на дирижабль. Или на что‑нибудь еще. И всегда знают, как надо.

— Уборщица вынесет.

— Я хоть газетой накрою. Газета есть?

— Оставьте, говорю, — уже открыто рассердился Зайцев.

Она сразу выпрямилась на стуле.

— Извините. Я Соколова.

— Не беспокойтесь, товарищ Соколова.

Она опередила его вопрос, пояснив:

— Меня Коптельцев прислал.

Но просунувшийся в дверь Крачкин не дал ей продолжить.

— Вася, а по поводу… — Он покосился на девушку и на всякий случай выразился обтекаемо: — …твоих железяк. Там в папке, — он кивнул на стол, — нет. Но ты не думай, что я забыл. Ничего внятного снять невозможно. Есть хороший большой палец, но слишком уж хороший; точно — дворник. Когда железяку подобрал. Можем для надежности его проверить сразу. Можем подождать.

Зайцев кивнул.

— Свисти, если что.