Улан Далай

Диктор закончил читать приказ. Трибуна дружно захлопала. Захлопали и в толпе. Репродуктор выключили – настало время живых речей. Семен Михалыч первым дал слово представителю из райкома партии, лысому и очкастому. Вообще-то сначала он был в шляпе, но потом снял из-за ветра, лысина под солнцем сияла, как начищенная. Ветер дул порывами, и слова райкомовца было то слышно, то нет.

– Под руководством… беспримерное геройство… надежный тыл… не покладая рук…

– А ну-ка, сын, подержи-ка, – отец передал свой конец транспаранта в руки Саньки и стал зачем-то снимать шинель. Краем глаза Санька заметил, что дядька Мацак делает то же самое.

– И мы… родную Коммунистическую партию… и лично… – излучал сияние очкастый.

– Кончали бы уж скорей эту канитель. Выпить душа просит, – услышал Санька громкий шепот из рядов победителей соцсоревнования.

Отец повернулся к Саньке – на груди его сверкал золотым лавровым венком начищенный до блеска орден Красного знамени.

– …преисполнены решимости… сколько есть сил… до последнего дыхания…

На плечах дядьки Мацака – три золотые звездочки клином вдоль красной полосы.

– Это ктой-то у вас опогоненный? – пихнул Саньку одноглазый завинструметальной.

– Вчера с фронта вернулся, – как можно скучнее ответил Санька, чувствуя, что голос его звенит от гордости. – Мацак зовут.

– По ранению списали?

– Нет, по нации.

– Считай – повезло. Война-то еще не скоро кончится…

Санька подумал, что дядька Мацак считает по-другому. У каждого своя точка зрения. А у одноглазого она однобокая.

– Да здравствует наше Советское отечество! – очкастый вытянул руку вперед, как Ленин на памятнике.

– Ура-а-а-а!

– А че, папка твой откуда орден взял? – не отставал завинструментальной.

– Наградили.

– Да здравствует дружба народов Советского Союза! – очкастый потряс свернутой в трубку бумажкой с речью.

– Ура-а-а-а-а!..

Назад в барак шли неспешно. Отца и дядьку Мацака окликали люди, здоровались, поздравляли с праздником. Поднесли по стопарику, потом еще. Санька заволновался – отцу пить нельзя. Обычно он отказывался, ссылался на болезнь. Но понятно, что сегодня, при ордене, не отговорится – мужики бы обиделись и не простили.

До сеней отец дошел своим ходом, но, переступив порог, запнулся и чуть не рухнул. Санька был начеку – поддержал, довел до нар, уложил. А дядька Мацак на полпути присел на чурбачках – рассказывал желающим про свой боевой путь. К вечеру его привела домой тетка Алта. Стаскивая с мужа сапоги, выслушивала подробности боя за Кавказский хребет.

А на следующий день приехал толстомордый оперуполномоченный, забрал орден отца и погоны дядьки Мацака и пригрозил: если они еще будут тут устраивать диверсии, то отправятся вслед за дядей Очиром.

Глава 23 9–10 мая 1945 года

– Союзнерушимый, республиксвободных сплотиланавеки великаярусь… ааа… даздравствует созданный волейнародов, единыймогучий советскийсоюз! – Колька вдохнул еще порцию воздуха и продолжил: – Славьсяотечество нашесвободное, дружбынародов надежныйоплот, знамясоветское, знамянародное, пустьотпобеды к победеведет!

Людмила Елистратовна подняла лицо от журнала:

– Хорошо, Николай, – одобрила она. – Продолжай!

– Людмилстратовна, – Колькино лицо жалобно скуксилось, – дальше мне учить было некогда. Мамка велела стайку почистить от навоза, а потом уже темно было, а керосин у нас кончился.

– Плохо, садись! – лицо учительницы посуровело. – Новому гимну уже больше года, а ты все никак не выучишь. Борис Уланкин, второй куплет!

Борька вскочил.

– Севоз гроз сияло нам сонцэ свэбоды, и Ленин велики нам поть оозарил, нас вырастил Шталин – на верность народу, на труд и на подвигэ нас вдохновил.

– Спасибо, присаживайся! – разрешила историчка. – Видишь, Николай, – назидательно произнесла она: – Борис выучил гимн! Это при том, что русский не его родной язык!

– Севоз гроз сияло нам сонцэ свэбоды, – передразнил Колька. В классе захихикали. – Он думает, обратно на Дон их вернут за примерное поведение, вот и лезет из штанов… А мы, чалдоны, чалили с Дона еще при Ермаке, нам и тут пойдет.

Людмила Елистратовна встрепенулась:

– При Ермаке, говоришь? А назови мне годы покорения Ермаком Сибири!

– Мне этого знать ни к чему. Папка мой таких знатоков вон в лагере стерегёт. Я вырасту, в армии отслужу – тоже стеречь пойду.

– Александр, – обратилась историчка к Саньке. – Когда Ермак пришел в Сибирь?

– В тысяча пятьсот восемьдесят первом, – неохотно произнес Санька, приподнимаясь из-за парты и без разрешения плюхаясь на место, чтобы показать учительнице и классу свое нежелание отвечать.

Напрасно Людмила Елистратовна клинья вбивает между местными и ссыльными. Только-только вчера замирились – Санька под партой пощупал запекшиеся ссадины на костяшках пальцев. Видно, сегодня потасовки не избежать. Только бы до отца не дошло, у него и так еле-еле душа в теле.