Улан Далай

В прошлом году Колькина банда цепляла польских пацанов, обзывала их пшеками и ляхами. Но потом пшеков отправили в Барнаул, в специальную польскую школу. Эстонцев и немцев Колькины подначки доставали не больше, чем кваканье лягушек в пруду. Бычить на рослых чухонцев и фрицев Колькиной банде было ссыкотно, а на недокормленных калмыков – в самый раз.

– Калмычок с котелком, ты куда шагаешь?

– В райком за пайком, разве ты не знаешь?

Колька с дружками могли повторять дразнилку на все лады сто раз.

– Чалдоны-долдоны! – наконец не выдерживал Борька. Или Валерка. Или Серега, бывший Пампук. Или не поменявший имени Эрдни.

Колькина банда тут же радостно оживлялась:

– Че сказал? Повтори!

– Глухие, что ли?

– Зассал, зассал! – подначивал Колька. И Валерка, или Борька, или Эрдни повторяли обидную кличку.

– Ну, пойдем махаться! – тут же предлагал Колька…

Людмила Елистратовна взяла со стола нарезанные на квадраты газетные листы.

– А сейчас я раздам вам бумагу для контрольной работы. Сверху напишите ваши фамилии. Валера, ты опять выпил все чернила!

– Не утерпел, – виновато понурил голову Валерка. – Они такие сладкие! – Он облизал бордовые губы.

– Я в следующий раз сделаю их из сажи! – рассердилась Людмила Елистратовна. – А свеклу сама съем!

– Калмыки всё метут, даже падаль! – опять возник Колька. – Сам видел, как они сдохшую коняшку свежевали.

Без драки сегодня не выйдет, уныло подумал Санька. Той коняге лесиной хребет перебило, какая же она падаль? Совсем свежее мясо. Всем по куску досталось, шулюн целую неделю варили. Колька, может, тоже мяса хотел, но западло было в том признаться.

Борька пихнул Саньку под партой. Санька скосил глаза. Борька вертел кулаком, на пальцах свинцовый кастет. Ну вот, только этого не хватало. Где он кастет взял? Беда…

– Победа! Победа! – дверь класса распахнулась настежь. Весь проем занял собой директор школы Леонид Васильевич, тучный хохол с соломенного цвета усами, не попавший на фронт из-за грудной жабы. Лицо его было пунцовым, он задыхался:

– Сейчас… телефонограмма… Германия капитулировала…

Людмила Елистратовна выронила газетные листочки и прижала ладони к щекам.

– Ура-а-а! А-а-а! А-а-а! – вскочили все с мест, а Колька взобрался на парту и, содрав с себя куртку, крутил над головой. Девчонки кинулись обниматься, а пацаны со всей дури толкали друг друга.

– Тихо! Тихо! – призывал к порядку Леонид Васильевич. – Все во двор на линейку!

Победа! Тысяча мыслей закрутились в Санькиной голове. Драки сегодня не будет. И уроков тоже. А огород копать под картошку все равно надо. Или не надо? Может, теперь у товарища Сталина найдется время вникнуть в калмыцкий вопрос? Тогда к осени уже домой отправят, и кому сдалась эта картошка? Где теперь Вовка? Может, объявится. Отца жалко. Он себя винит в Вовкином побеге, весь иссох, Саньке все время талдычит: «Ты себе не принадлежишь. Ты должен продолжить наш род. Береги себя». Потому и драться не велит. И любой лишний кусок – Саньке. Саньке перед Надей неловко. Но Надя тоже твердит: «Тебе надо есть больше».

А знают ли уже дед с отцом про победу? После того как поселили их посемейно в освободившиеся от поляков домики, новости доходят не так быстро. Пока отец работал в поссовете, он приносил оттуда газеты. Но перед Новым годом сильно простудился и слег. Оформили ему инвалидность, Майя Тимофеевна выхлопотала. А дед совсем ослеп. Может отличить только день от ночи, остальное все наощупь. Семьдесят лет, совсем древний. Но сказал, что на чужбине не умрет, дождется возвращения в родные степи. У деда на кой-какие вещи чуйка работает…

Вся первая смена высыпала во двор, где физрук уже забивал в землю указатели с табличками. Санькин класс скучковался вокруг березового кола с дощечкой, на которой масляной краской было выведено – «5 Б». По возрасту Санька должен бы уже семилетку окончить, но война и выселение сожрали три школьных года. Переростком он среди одноклассников не казался, не то что длинный Колька, но был шире других в плечах, и, понятно, учиться ему, имея под боком образованного отца, было легче. Надя в своем третьем классе тоже ходила в отличницах. Ее класс учился во вторую смену: у них, наверное, будет своя победная линейка.

Санька потихоньку попятился от пацанов, бурно обсуждавших вопрос, поймали наши Гитлера или он успел убежать к союзникам, перемахнул через штакетник и рванул со всех ног к дому, надеясь обернуться, пока всех построят и утихомирят.

В поселке уже началось бурление. По направлению к поссовету пылили сборчатые бабьи подолы. Женщины на ходу повязывали белые платки, кое-кто успел нацепить и бусы. Мелких детей тащили на руках, кто постарше бежал рядом, цепляясь за мамкины юбки. Старики семенили следом: при пиджаках, несмотря на теплынь. Послышался перебор гармошки – играли «барыню». Сзади басовито засигналила машина, Санька соскочил на обочину, уже поросшую одуванчиками и молодой крапивой. Кузов полуторки был под завязку набит лесорубами. Люди пели «Катюшу» и размахивали руками, рискуя вылететь за борт на кочках.