Улан Далай

– Что ж, дыма не бывает без огня-а-а… Лови! Не всех в тайге засыпали метели-и-и… Хватай! Жаль только, обойдутся без меня-а-а, когда придут поднять тебя с постели-и-и… Не спи, студент!

Санька чуть не прозевал брошенный ему кирпич, когда понял, о ком напевает Ханурик, его сосед по цепочке. Их сегодня на разгрузке платформы было четверо: Санька и трое бывших зэков. В цепочку его поставили третьим. Старшой кидал кирпичи сверху Ханурику, тот ловил и передавал Саньке, Санька – Деду Мазаю, Дед Мазай складывал на деревянный поддон. Работали почти вслепую. На столбе ближе к концу платформы болталась тусклая лампочка, но толку от нее было мало. Санька не в первый раз подряжался на ночную разгрузку, но обычно вместе с друзьями по общаге. А сегодня, хоть и стремно ему было в такой компании, пошел в одиночку.

– Ну, ты раздухарился, Ханурик, – буркнул Старшой. – Погоди, Ус еще хвост не отбросил.

– И я иду сознательно на ри-и-иск, – упрямо продолжал свою песню Ханурик, – что отобьют мне вертухаи почки-и-и… Пусть не услышу твой последний ви-и-изг, но эту песню допою до точки-и-и.

– Может, еще вытянут его доктора. Грузины до ста лет живут, – упорствовал Старшой.

– Да нам молиться надо, чтобы вытянули, – вступил Дед Мазай. – Ус помрет, Сыщик на его место встанет, тогда всем вообще каюк. Как думаешь, студент? – окликнул он Саньку.

– Я не понимаю, о чем вы, – пробормотал Санька.

– Все ты понимаешь, – процедил Ханурик.

– Отвяньте от него, – вступился за Саньку Старшой. – Это мы конченные, с волчьими билетами. А он надеется выслужиться перед властью. Кем будешь после института?

– Учителем…

– У-у! – уважительно протянул Старшой. – А чему учить будешь?

– Русскому языку…

– Ой, не могу! – заржал Ханурик. – С такой физией – русскому!

Санька сжал зубы.

– Выбор у меня был или в сельхоз, или в пед на русский язык, – процедил он. – Больше никуда не принимали.

– Че, в школе учился плохо? – подначил Дед Мазай.

– Отлично учился, – огрызнулся Санька. – Да только спецпереселенец я.

– Ну, тогда скажи спасибо, что вообще до института допустили, – усмехнулся Ханурик.

– Вот придет к власти Сыщик, и все его ученье коту под хвост, – загундел Дед Мазай.

– Ну, хорэ уже, – одернул Мазая Старшой. – Закрой бункер, сыростью пахнет!

Санька был благодарен Старшому за прекращение опасного разговора. Если верховный все-таки… того, 8 Марта, наверное, отменят. И тогда дарить пудру «Кармен», ради которой он сегодня горбатится, будет аполитично. Может, вождь как-нибудь продержится еще три дня.

Невозможно поверить, чтобы стальной Сталин… вот так раз – и кровоизлияние в мозг. Это какая-то… дискредитация. Происки врагов… Сталин моложе его деда. Вспомнил дело врачей-вредителей. Может, тогда не всех выявили? Ведь действительно страшно, если на место Сталина придет Лаврентий Павлович Берия, одним своим видом наводящий ужас. Вся страна тайно мечтала, чтобы Иосиф Виссарионович отправил Сыщика в расход. А он вместо этого назначил Берию руководителем программы по созданию ядерного оружия. И если Сталин сейчас умрет, умрет и надежда, что депортированных вернут в родные места, а невинно осужденных выпустят из лагерей.

Немцы вот в возвращение на Волгу не верят. Строят в Узун-Агаче просторные дома, обзаводятся садами, врастают в землю. А чеченцы упорно стремятся в свои горы. И дядя Мацак спит и видит, как калмыков возвращают в Сальские степи. Если соберут всех калмыков вместе, его дочери смогут выйти замуж за своих. Дядя Мацак не готов выдавать своих девочек «на сторону». А тут еще и Санька от роли жениха увиливает…

Дед сказал, что не умрет, пока не увидит сальские ергеня. Не зря же ему зрение вернули! Уже пять лет ждет. А что особенного в тех ергенях? Санька помнит, что похожи они на местные предгорные холмы, только вот ни яблонь, ни груш, ни урюка на них не растет. Ничего не растет, кроме ковыля. Санька однажды дерзнул спросить деда, разве здешняя степь не лучше Сальской? «Чужая земля не мила, как мясо хорька, горька», – ответил ему дед калмыцкой поговоркой. Но мы же кочевники, упорствовал Санька. Разве земля кочевника не там, где сейчас стоит его кибитка? Дед не ответил, но было видно, что старик расстроился. Почувствовал, что Саньке здесь нравится.

А Саньке и правда нравится. Алма-Ата – без преувеличения город-сад. И растет не по дням, а по часам. Стройки кругом. Кирпич привозят отовсюду. И он, Санька, вносит свой вклад в строительство города. Сколько он разгрузил этого кирпича за пару лет из вагонов!

Санька часто ходил смотреть, как строят японские военнопленные, которые жили в бараках за Головным арыком. Их никто не контролировал: сами приходили на работу, сами уходили. По ним сверяли часы. Материалы на стройплощадке раскладывали, как фигуры на шахматной доске. Саньку поражала их сознательность и дисциплина – наверное, такая будет у советских людей при коммунизме.