Улан Далай

Булочки хотелось съесть медленно и неспешно, но дела не ждали. Нужно заскочить в райком, посмотреть последние телефонограммы, взять охрану и отправляться по колхозам, своими глазами оценить ситуацию с воровством зерна. Без охраны он теперь не ездил: всякое на местах случалось – то бабы с вилами, то парни с цепами вставали на защиту собранного урожая. Темные люди, никак не хотели понимать, что создание семенного фонда приравнивается теперь к хищению. Какое хищение, возражали они, если зерно сложено в колхозный амбар и сторож с ружьем к двери приставлен?

Два охранника сидели на крыльце райкома в ожидании. Уже оседланные кони жевали овес из надетых на морды торб. Чагдар поздоровался, прошел в кабинет. Его помощник, молодой, расторопный Бата, знавший не только русский и калмыцкий, но и немного немецкий, завидев начальника, вскочил со стула будто ошпаренный. Уже по порывистому этому движению Чагдар мог догадаться о степени неприятностей, спущенных сегодня на уровень райкома из высоких сфер: рука, протянувшая ему бумагу, словно сделала колющий удар шашкой.

Глаза скользнули по тексту телефонограммы. Чагдар так и застыл посреди кабинета, не дойдя до рабочего стола. Стоя читал и перечитывал новое постановление Центрального исполнительного комитета. Оно гласило, что имущество колхозов, включая урожай на полях, общественные запасы и скот, приравнивалось к государственному и за его хищение полагался расстрел с конфискацией всего личного имущества, при смягчающих обстоятельствах – непонятно, правда, каких – лишение свободы на срок не менее десяти лет. Председателей и членов правления выделили в особую категорию ответственности – то есть они пойдут под расстрел первыми. Амнистии расхитителям не предусматривалось. За агитацию выхода из колхоза – от пяти до десяти лет концлагеря.

К постановлению прилагалась инструкция: для контроля за ходом выполнения закона органы власти на местах обязаны мобилизовать на охрану колхозно-совхозного имущества партийный актив, комсомольцев, несоюзную молодежь, пожарные дружины, пионеров и школьников, местных сельских активистов. Предписывалось также организовать круглосуточное наблюдение за полями.

Колхозникам объявлялась борьба не на жизнь, а на смерть. Выбор у них теперь невелик: умереть от голода или от пули. А он, районный партсекретарь, должен довести это постановление до низовых звеньев и мобилизовать партячейки на его выполнение.

Чагдар подошел к железному сейфу, достал из кармана ключ, открыл и сунул инструкцию поверх стопки таких же строго секретных документов, какие каждый день получал из округа. Замкнул дверцу, постановление положил на стол, еще раз перечитал.

– Вот что, Бата, – обратился он к помощнику. – Скажи охране, что поездка отменяется. Все имеющееся оружие пусть приведут в боеготовность. Радиоточку пока отключи, не надо, чтобы народ всполошился раньше, чем мы выработаем решение. Пригласи ко мне на совещание председателя райсовета и начальника ГПУ. Экстренно.

– Понял, товарищ секретарь!

Бата выскочил из кабинета. Чагдар почувствовал, что ему не хватает воздуха, расстегнул ворот френча. От нижней рубашки пахло Вовкой. Чагдар пригнул голову к груди и принялся глубоко вдыхать свое личное счастье…

В октябре в учетную карточку Чагдара записали строгий выговор – за невыполнение вверенным ему районом плана хлебозаготовок, а на словах добавили, что он легко отделался, но, если не усилит борьбу за сдачу кукурузы и масленичных – пусть пеняет на себя.

Чагдар понимал: промышленность и Красная армия остро нуждаются в продовольствии. Он делал все, что в его силах. Все, что предписывалось свыше. Приказано организовать детские отряды «легкой кавалерии» по охране урожая – больше тысячи пионеров и школьников в свободное от учебы время выходили патрулировать колхозные поля. Приказано привлечь старух и другое малоспособное население на сбор колосков – привлекли. Получили постановление ограничить помол муки для колхозников одним пудом – ограничили. Поступило распоряжение везти пшеницу прямо на элеваторы, минуя колхозные амбары, – везли. Только не всегда у элеваторов была возможность оприходовать свезенное зерно – и гнило оно, наваленное в буртах под открытым небом, а работники элеваторов ловили в силки разжиревших на зерне голубей и варили себе похлебку.

Следующий – строгий выговор с предупреждением – «за срыв плановых поставок сельхозпродукции государству» ему влепили в декабре, как раз в день, когда газеты объявили об успешном и досрочном выполнении плана пятилетки за четыре года и три месяца. А на словах председатель окружной комиссии по чистке добавил, что не будь он, Чагдар, национальным кадром, уже давно попрощался бы с партбилетом и был выслан за пределы края вдогонку двадцати двум не оправдавшим доверие райкомовским и райисполкомовским работникам. Так что радоваться должен, что нацкадры очень жидкие и замену днем с огнем не сыщешь. Но, добавил председатель, окружком над этим вопросом работает.