Улей

Хизер огляделась. Её команда вместе с пресс-секретарем Стефани остановилась, ожидая своего лидера.

— Марни, встретимся в баре отеля в десять вечера. Я уделю тебе десять минут.

Хизер влилась в свою группу, и они пошли дальше по вестибюлю. Её каблуки-шпильки оставляли крошечные вмятинки на роскошном ковре.

— Это та, о ком я подумала? — спросила Стефани.

— Мм… ты о ком?

— О женщине, с которой вы только что беседовали.

— О. Да. Марни Спеллман. Она самая.

— Ничего себе. Крупная рыба. Она вносила пожертвования? Откуда вы её знаете?

— Послушай, Стефани, это было очень давно. Нет, пожертвования она не вносила.

* * *

Значит, Марни снова объявилась.

Хизер чувствовала это и днём, и вечером, как наступление болезни.

Её тошнило и бросало в дрожь от одной мысли, что ей придется возобновить отношения с Марни. Эту часть своей жизни Хизер давно похоронила в самом дальнем уголке сознания. Воспоминания о том времени просачивались лишь в её сны.

Минуло почти два десятка лет с тех пор, как Хизер прекратила всякое общение с Марни, и она каждый день благодарила Бога за то, что их отношениям был положен конец ещё до эпохи соцсетей. В Интернете не было абсолютно никакой информации о том периоде её жизни, когда она считала своим долгом проводить время на ферме Спеллман, в обществе Марни.

В будние дни она работала в больнице Беллингема, а на выходные ездила на остров Ламми. Она не хотела притворяться, будто делает это через силу. Для неё эти поездки стали потребностью. Дух товарищества и целеустремленности, витавший на ферме Спеллман, действовал на неё подобно наркотику. Равно как и близкое общение с Марни, в присутствии которой она чувствовала себя избранной. Сочетание её сияющей внешности и манеры поведения — доброта, мягкость, — а также бесконечной веры в то, что прямой путь к поставленной цели — это красота человеческой души, которая обретается через красоту наружную. Это была никакая не секта. На острове не отправляли причудливых ритуалов. Учение Марни следовало расценивать скорее как послание миру, находившее отклик в сердцах множества её последователей.

Звучало оно просто: Ты восхитительна. Ты любима. Летай свободно, как пчела.

Хизер как медицинскую сестру не только интриговало, но и вдохновляло то, что Марни делала с продуктами жизнедеятельности пчел. В тех методах, которые использовала Марни, было нечто глубоко притягательное, и Хизер ловила каждое её слово, каждый жест. Позже она со смущением будет вспоминать то, как ревностно служила ей. Она наблюдала, как её наставница молча работала в лаборатории, которую она обустроила в новом амбаре. У Марни была тетрадь, в которой она постоянно что-то яростно черкала, но свои записи она никому не показывала. Эту тетрадь Хизер однажды увидела открытой, однако, из уважения к Марни, поборола порыв заглянуть в неё.

Свои опыты Марни проводила в одиночку, никого в них не посвящала, если не видела в том необходимости. В своей лаборатории она что-то замеряла, дистиллировала, извлекала природные вещества — с той целью, чтобы найти «дар, который мать-природа спрятала на видном месте». Она собирала мох в северной части острова, ягоды, что росли на ферме, усоногих раков, которые водились на берегу. Все это растиралось в густую вязкую массу, в которую затем добавлялись пчелиная пыльца, маточное молочко и мёд.

Порой Марни в ленивой позе часами стояла на лавандовом поле. Стояла, смежив веки, чуть шевеля приоткрытыми губами — словно произносила невнятную молитву. Никто не смел её тревожить, когда она общалась с высшими силами, которые говорили только с ней. Это был глас Божий, объяснила она. Голос женщины.

— Хизер, Она желает, чтобы ты стала такой, какой всегда мечтала быть, — сказала ей Марни. — Ты — одна из тех, кого Она высоко ценит. Тебе предстоит пройти путь, который однажды приведёт тебя к власти. Ты добьешься влияния, и люди последуют за тобой.

Позже у Хизер возникли противоречивые мысли относительно откровений Марни. Поначалу она расценивала это как пророчество, послание небес, предназначенное исключительно для её ушей и, с течением времени, для её сердца. Незадолго до того, как Хизер решила покинуть ферму Спеллман, она пришла к выводу, что Марни каждому человеку говорит именно то, что тот желает услышать.

— Сегодня ты ужасно тихая, — заметил муж Хизер, выводя её из раздумий. После долгого банкета, организованного по случаю открытия конференции по проблемам бездомных, они на несколько минут вернулись в свой гостиничный номер.

— Просто думаю о ней, — объяснила она.

Хизер никогда не называла имя Марни. Не было необходимости.

— Иногда… — начал Ричард и резко замолчал.

— Что? — спросила она. — Что «иногда»?

— Да так, ерунда. Не бери в голову.

Хизер не терпела, чтобы её вопросы оставались без ответа. Не допускала этого ни в Конгрессе, ни в разговоре с членами своей команды. Даже избирателям не позволяла уходить от ответа. И уж тем более Ричарду.

— Если начал, договаривай. Выкладывай.

— Зря я поднял эту тему.

— Какую? Ты пока так и не сказал.