Ульфхеднар (СИ)

И всё тут. Хоть трава не расти. Его Сэхунн. Волка.

— Так забирай, — шепнул Сэхунн в губы горячие, выпрашивая всего один поцелуй, а получил столько, что и не счесть. И в поцелуях терялся, и в желании собственном. Ещё ни разу он никого так вот не хотел. Наверное, люди могли хотеть вот так лишь раз в жизни, потому что попадались на пути Сэхунна те, кто привлекал его взор, но ни с кем допредь ему не хотелось полной близости сильнее, чем с Каем. Когда будто заранее знал и берёг. И сильно хотелось быть вместе настолько, что одним человеком бы стать совсем. Да и Кай вжимался в него, будто о том же думал, будто забраться в Сэхунна хотел и остаться так навсегда. Потому что «мой».

Закусив губу, Сэхунн мимо воли чуть выгнулся — чуял остро, как мышцы и кожа натянулись меж ягодиц, дабы плотно охватить Кая, и теперь там ныло легонько и сладко. Тело поддавалось и вместе с тем удержать хотело, и от слабого движения Сэхунн невольно напрягся, сжал в себе Кая крепче. Взгляд устремил в лицо строгое и забыл вдох сделать — глаза у Кая заметно потемнели, и он к Сэхунну прильнул ещё плотнее, словно такое было возможно.

— Последний разум с тобой потеряю… Перестань… — Шёпот и слова в поцелуях терялись и хоть слуха Сэхунна достигали, понятнее от того не становились.

Кай приподнимался, руки выпрямляя, а Сэхунн за шею его цеплялся, не желая губы его отпускать. На тугом толчке выдохнул и зажмурился, сжался весь, крепче за шею обнял и погасил стон сдвоенный нетерпеливым поцелуем. Кай слегка бёдрами покачивал и собой растягивал Сэхунна внутри, вынуждал вдох сделать и обмякнуть расслабленно, чтобы Кай снова мог толкнуться, собой Сэхунна заполнить обильно, взять и пропитать смятением и истомой сразу.

После Кай ускользнул, без себя Сэхунна оставил, языком в рот приоткрытый пробрался и вдох сделать не дал. Узкими бёдрами тёрся меж ног разведённых, вязкой влагой пачкал кожу. Мучил, потому что Сэхунн всё ещё чуял след Кая в себе, его тело чуяло и оставалось для Кая открытым, изменённым, желало Кая вот так, как было. Мука со вкусом мёда, что таял отчего-то не на губах, а в груди, растекался теплом укутывающим, изнутри прорастающим. А Кай шею Сэхунна вылизывал, ключицы покусывал с волчьим рычанием, после и вовсе отпрянул. На коленях стоял и Сэхунна к себе тянул, за бёдра приподнимал.

Сэхунн руки раскинул, зажмурился, упиваясь тем, как влажное и округлое меж ягодиц трётся, нажимает всё увереннее, проникает. Кай входил с истязающей медлительностью, будто насыщал собой неохотно или с излишней бережностью. Зато пальцы на бёдрах Сэхунна сжимал с силой, мял плоть податливую до синяков грядущих. Владел и толкался нежно, а руками терзал и к себе тянул жадно, будто отпустить боялся.

Сэхунн затылком упирался в шкуру мохнатую, выгибался от жара, что тёк вдоль спины всё неистовее с каждым новым движением, ладонями искал, за что ухватиться крепче, покачивался от толчков неспешно-мягких и дышать пытался воздухом, что густел и нагревался стремительно. Пятки по меху медвежьему скользили и тоже опору найти не могли. Всей опоры и было — руки горячие и сильные Кая да бёдра жёсткие, что вжимались в ягодицы Сэхунна. И движение непреходящее, настойчивое, размеренное, когда Сэхунна Кай не только собой пронизывал, а ещё и теплом внутрь втекал, заполнял доверху, напитывал тягучим удовольствием, от которого кончики пальцев покалывало. И покалывание это ласковой дрожью мелкой по всему телу разбегалось, как кругами по воде, покуда не стало захлёстывать с головой волнами — всё сильнее и сильнее.

Кай за руку Сэхунна поймал и в один миг к себе притянул. Вскинуться заставил, удержал, ладонями широкими ягодицы накрыл, подхватил и сжал. Сэхунн воздух ловил губами, мимо воли стискивая ногами бёдра узкие, за шею, от пота скользкую, обнимал и шелохнуться боялся. Сам не знал, то ли страшно отпустить Кая и пустоту внутри почуять, то ли до предела насадиться и уколоть себя болью желанно-лёгкой.

— Не бойся… — Кай ключицу куснул и зацеловал, а ладонями смял ягодицы, поддерживая. — Ничего не бойся…

Тогда лишь и уразумел Сэхунн, что Кай дал ему волю. Чтобы Сэхунн сам выбирал, как ему больше нравится. И как только Сэхунн это уразумел, щёки сразу и заполыхали. Он носом Каю в шею уткнулся и затих, потому как боязно нарушить цельность их и близость особенную. Словно одно неловкое шевеление могло всё порушить.

Кай губами потёрся о его висок, пощекотал кожу смешком тихим и ладонями смял ягодицы, заставляя приподниматься, вверх скользить. Сэхунн сам порывисто опустился обратно, испугавшись, что вот-вот настигнет холодная пустота внутри, когда Кай выйдет из него, покинет. Пусть даже на миг всего, но терять Кая Сэхунн не хотел — хотел чуять его в себе, потому что именно так Сэхунну было правильно и хорошо до умопомрачения. Даже просто сидеть вот так, сжав ногами бёдра Кая и приняв его в себя, было сладко. Всё остальное ничего не значило.