Ульфхеднар (СИ)

Сон после напоминал беспамятство тягучее и томительно-желанное, усеянное радостными тенями и неудержимым восторгом. И Сэхунн думать не хотел, как долго спал. Зато проснулся не один — Кай никуда не ушёл и спал на нём, прижав колено левое к бедру, обхватив рукой за пояс и носом в шею уткнувшись. Сэхунн бездумно водил кончиками пальцев по ноге Кая и перебирал волоски густые. Уже и не удивлялся почти, что десница слушается, будто никогда увечной не была.

— Могу в волка, чтобы тебе было пушисто, — сонно пробормотал ему в шею Кай.

— Не надо. Мне и так пушисто, — тихо отозвался ломким голосом Сэхунн, продолжая оглаживать ногу Кая. Сказал не то, что хотел. А хотел губы Кая на своих. И не удивился совсем, когда поцелуем напоили и в уголок рта лизнули.

Удивился Сэхунн, когда пальцами заблудился в волосах гладких и обрезанных ножом неровно. Косицы пропали, и у Кая на голове длинноватые пряди забавно торчали в разные стороны. Почти так же, как в том то ли сне, то ли воспоминании, что Сэхунну подарило посвящение. Кончики обрезанных волос пушисто щекотали ладонь Сэхунна, будто он соболиный мех гладил, каким расплачивались за товары купцы из Гардарики. Меховые деньги.

— Волосы почто обрезал?

— Обряд. — Кай улыбнулся самыми уголками губ, а в глазах блестящих задорными искорками заплескался смех. Сэхунн за шею обнимал сильную и горячую, а скулы у него горели предательски — додумался, что за обряд.

Кай ещё раз коснулся его губ и отодвинулся, шкуру откинул и меч достал — тот самый. Сэхунн зачарованно глядел, как Кай нажимал пальцами смуглыми на смарагды-глаза. Золотая бляшка из меча выпала Каю в ладонь. Сэхунн осторожно принял диск и уставился на обратную сторону, исчерченную линиями ломаными разной длины. Потрогал и принялся пальцем водить, будто наново рисуя.

— Карта, — выдохнул с ошеломлением.

— Теперь уж точно с пути не собьёшься. — Кай диск забрал и обратно в меч вставил.

— Последние Врата?

— Девятые. Нам нужно туда. И поскорее. Мать совсем плоха. — Кай огладил рукоять меча, заметно помрачнев.

Есть сила, на которой всё зиждется, есть сила, которая рушит, и есть сила равновесия, которая помнит и знает. А Мать плоха совсем. Ей нельзя быть вдали от Врат. Если она погибнет…

— Ты Страж, я Волк-Проводник, но Врата и нас держит Мать. Нам давно в путь пора. Врат было девять, а остались только одни. Они слабеют без присмотра. — Кай меч отложил и искоса на Сэхунна глянул.

— А если ты разрушишь последние Врата?

— Это не так просто. Врата нерушимы.

— Но ты уже делал такое.

— Делал. — Кай согнул ноги в коленях, подтянул к себе и сложил на коленях руки. — Но это можно тогда лишь, когда злоба равная с обеих сторон, а Волк отрекается от Стража. Если Волк от Стража отрекается, то ничто его уже сдержать не может. Волк превращается в карающий Закон и слушает только Мать. Если Мать прикажет разрушить, Волк разрушит всё, что она велит. Неудержимо и неотвратимо. Удержать и отвратить Волка может только Страж. Страж, от которого не отреклись.

— А если Мать…

— Если погибнет Мать, Волк и Страж последуют за ней. Врата больше никого сдержать не смогут. Всё смешается, Сэхунн, а так нельзя. Врата уже слабы — их никто не хранит. Но пока ещё есть мы.

— Разве нет других Волков и Стражей? — Сэхунн придвинулся к Каю, с надеждой всматриваясь в строгое лицо.

— Были когда-то. Может, будут ещё. Но пока есть только мы.

— Морем Мрака путь будет долгим.

— Ещё дольше после идти сушей. Но если не идти, лучше не станет. А мне хватит и пути. — И Кай тихо-тихо добавил: — Пути с тобой вместе. Счастье дарит дорога к цели, а не сама достигнутая цель.

Эти слова Сэхунн крепко запомнил. Повторял про себя, когда Кай вёл его в крепость. Все отводили взоры и держали себя так, будто воевода по-прежнему при косицах, а Сэхунн — с десницей увечной. А ещё в крепость прибыла рагана. Мать. Она ждала их в пристройке, усевшись на груде шкур.

Сэхунн подошёл к Матери, повинуясь плавному жесту. Сел перед ней и руку позволил оглядеть.

— Кай вылечил, — неловко пробормотал он под внимательным взглядом.

— Не вылечил. — Мать головой покачала. — Напоил волчьей кровью и ядом — сила в них. Теперь удар десницей у тебя будет неотразимым, покуда в тебе волчья суть. Отбери её — будет как прежде увечье. Нельзя взять и исправить мирское. Но заменить — можно. Он поделился с тобой, отдав часть. Стало быть, теперь он в чём-то слабее.

Сэхунн невольно прижал правую руку к груди и обеспокоенно на Кая оглянулся. Кай смотрел безмятежно, будто так и надо.

— И так теперь всегда будет? — с волнением спросил у Матери Сэхунн. Та провела ладонью над свечой, позволила язычку яркому кожу лизнуть и едва заметно усмехнулась.

— Как выйдет. Если рука исцелится, всё вернётся.

— А она…

— Она исцелится, но нескоро.

***

Привыкнуть к Матери получалось труднее, чем к Каю. Может, потому что Сэхунн почти ничего не помнил о ней. Но и страха Мать не вызывала, да и оставалась в крепости недолго — в выбранном ею для дома месте она лучше сохраняла силы.

— Её связь с Вратами сильнее, — обронил Кай после. — Связь рождает зависимость. Нам проще.