— Тогда мой вам совет: не тратьте время, прямо сейчас поезжайте в Курортное, подышите густым воздухом Кара-Дага, посмотрите Лисью бухту…
— Это не та ли Лисья бухта, где наркоманы, социопаты и прочие любители позагорать без трусов ощущают единение с природой? — уточняю я.
— Летом там действительно шумно. А зимой вполне душевно…
Я хмыкаю. Местные таксисты в Лисью бухту не возят, опасаясь за подвеску, поэтому желающие увидеть это волшебное место обречены идти туда пешком, а чтобы они успели почувствовать глубину своего счастья, им приходится больше часа пробираться между береговых камней, битых бутылок, старых резиновых шлепанцев и грязных полиэтиленовых пакетов. Летом в Лисьей бухте не протолкнуться от машин и палаток, покрытых мелкой сланцевой пылью. Пыльные туристы суетятся буквально под каждым кустом. Одни готовят себе завтрак, обед или ужин на присыпанных пылью столиках, остальные ловят сорвавшиеся от ветра накидки или тенты. И да, еще вокруг кучи мусора, навоза и человеческих фекалий, поскольку туалетов там не было никогда, а людям нужно как-то справлять нужду.
Можно было бы подумать, что кто-то переносит эти унижения ради моря, чистейшего как слеза. Так нет, даже небольшого волнения в Лисьей бухте достаточно, чтобы поднять со дна вековую муть. И в эту муть тоже не так-то просто окунуться, поскольку линия прибоя всегда завалена мусором и булыжниками, отнюдь не облегчающими жизнь купающимся. Да и традиции у старожилов Лисьей бухты избавляться от мусора довольно странные. Когда кучи становятся нестерпимо огромными, они обливают их бензином и поджигают. Редко кучи прогорают за день, чаще тлеют сутками, распространяя вокруг себя нестерпимую вонь. Отдых в диких местах Крыма и раньше славился уникальной возможностью гадить где хочешь, а сейчас в этих местах других возможностей уже и не осталось…
Чем больше узнаю Германа, тем больше удивляюсь. В нем грозность внешней оболочки легко сочетается с уникальным внутренним миролюбием. Хотя, конечно, непросто поверить, что крепкий мужчина под два метра ростом и весом под сотню килограммов, с короткой стрижкой, тяжелым подбородком боксера-профессионала и холодным блеском в серых глазах, каким Голливуд наделяет киллеров, на самом деле добрейшей души человек, который по выходным строит скворечники и проводит экологические акции, а по будням — пишет кандидатскую диссертацию и обучает древней истории студентов местного филиала Севастопольского госуниверситета.
— Может, вы денег хотите? — осторожно интересуется он. — Много не смогу дать, но если требования будут разумными…
— Вы видите здесь кого-то, кому нужны ваши деньги? — демонстративно оглядываюсь по сторонам, заглядываю под лавку, а потом смотрю на Германа почти в упор, не мигая. — И каковы, кстати, «рамки разумного»? Мне это не интересно, просто для понимания. В какую сумму в рублях вы оцениваете спокойствие вашего непутевого братца?
— Пятьдесят тысяч рублей, — бормочет огорошенный моим напором Герман.
— Сколько?
— Хорошо, пусть будет пятьдесят пять. Вы же разумный человек. С вами, в отличие от ваших друзей, можно говорить конструктивно. Чего вы добиваетесь этой странной акцией? Очевидная же глупость. Вы ведь понимаете, что такими методами семейные проблемы не решаются? Неужели вам не надоело тут торчать?
Герман трет покрасневшие от холода уши.
Я кручу в руках томик Гомера.
— Иногда мне кажется, что меня здесь вообще не должно было быть. А потом мне приходит в голову, что от меня вообще ничего не зависит. Но я хочу вас заверить, мне в любом случае было приятно с вами пообщаться. Вы знаете, кстати, как размножаются пчелы?
— Пчелы? — удивляется Герман.
— Значит, не знаете. Но вы не волнуйтесь, я вам сейчас все расскажу. Это намного проще, чем теория струн. Пчелы — они очень интересные насекомые, у них все роли расписаны. Рабочие пчелы — это всегда девочки, но они не размножаются, яйца не откладывают, они только работают. Функция размножения — прерогатива пчелиной матки. Причем она умеет откладывать в ячейки два вида яиц — оплодотворенные и неоплодотворенные. Из оплодотворенных рождаются пчелы-девочки, от которых многого ждут. Из неоплодотворенных — мальчики, которых еще называют трутнями, и от них вообще ничего не ждут, поскольку работать они не умеют, они лишены от рождения рабочих инструментов для сбора меда, хотя едят при этом в три раза больше рядовой рабочей пчелы. Главное предназначение трутней другое — массовое совокупление с пчелиной маткой…
— При чем здесь пчелиная матка, ничего не понимаю, — бормочет Герман.