Улица Яффо

Амаль не поняла, что он имеет в виду. Тогда Азиз объяснил ей это на языке, который звучал так, будто он каждый день разговаривает по телефону с Хрущевым и Эйзенхауэром, и для Амаль открылись двери, о существовании которых она даже не подозревала. Впервые Амаль осознала, что ее народ не одинок. 1948 год, объяснил Азиз, был не только годом Накбы, их катастрофы. Но и годом рождения могучей идеи, записанной во Всеобщей декларации прав человека: Все люди рождаются свободными и равными в своем достоинстве и правах. Свобода одного не может быть за счет свободы других. Никто, сказал Азиз, не стоит выше закона, а выше любого закона стоят права человека. Их освободительная борьба является частью всемирного движения. Это всегда одна и та же пьеса с разным составом: Малколм Икс, Мартин Лютер Кинг и Патрис Лумумба. Фронт национального освобождения в Алжире, Вьетминь и пробуждающийся черный континент. Цвет кожи революционеров – черный, коричневый или желтый, но угнетатели, поселенцы и колонисты – всегда белые. Так было и в Палестине, когда Саладин победил крестоносцев. И даже раньше, когда евреи восстали против римлян. Народу Амаль не нужно начинать с нуля – путь известен, другие уже прошли его. Если Ганди победил могущественных британцев, а Хо Ши Мин изгнал всесильных французов, то они тоже добьются успеха и освободят Палестину от сионистов. Но прежде, сказал Азиз, мы должны освободить собственные головы и ответить на вопрос «Кто мы?», а не позволять чужому колониальному взгляду определять себя. Мы подчиненные? Люди без дома и родины, что просят хлеба? Или хозяева своей судьбы?

* * *

Когда Амаль с Жоржем возвращались домой мимо церкви Рождества Христова, ей казалось, что она слышит между старыми стенами эхо шагов Саладина. На самом деле только заблудшая курица перебежала им дорогу. Когда они подошли к дому, уже светало. В окне горел свет. Неожиданно Жорж сказал:

– Я в лавку.

– Папа, тебе нужно отдохнуть.

– Надо купить новый газовый баллон.

– Тебе помочь?

– Иди спать, любовь моя.

– Джибриль точно ждет тебя. Он поцелует твою руку.

– Я не хочу его видеть.

У Амаль разрывалось сердце, когда она смотрела, как отец медленно катит на коляске по улице. Его решение не заходить в дом означало, что слабый уступает территорию сильному. И возможно, молчаливое признание Джибрилю в том, что дело народа выше, чем потерянные мечты его отца.

* * *

Джибриль еще не спал. Сидел с бабушкой за пустым обеденным столом. Выглядел он ужасно.

– Где папа?

Амаль увидела в его глазах страх – уж не убил ли он отца.

– В лавке. Пойди туда и извинись.

Джибриль встал и прошел мимо Амаль в спальню. Она схватила его и со злостью толкнула к двери:

– Ты что, не слышал? Иди давай!

Джибриль сопротивлялся, но Амаль была полна решимости. Она выволокла брата на улицу и погнала перед собой, не обращая внимания на то, что он босой.

– Ты пойдешь и поцелуешь его руку!

– Отпусти меня!

– Ты хочешь победить сионистов, но боишься отца.

– Боюсь? Его? Да посмотри, во что он превратился!

Амаль хотелось залепить ему пощечину. Но не здесь, не на улице.

– Как тебе не стыдно! – прошипела она.

– Хватит указывать, что мне делать! Я больше не ребенок! Найди себе мужа и сделай собственных детей!

Амаль продолжала толкать его. Он вырывался. Джибриль был не просто зол, он был в отчаянии.

– Как он может возражать против того, чтобы я сражался за нашу страну? Другие отцы гордились бы!

Амаль не знала, как ответить. Потому что брата она понимала так же хорошо, как понимала Жоржа. Но показывать этого она не собиралась.

– Что бы я ни делал, – возмущался Джибриль, – ему вечно не нравится. Башар для него важнее, чем мы с тобой вместе взятые!

– Перестань так говорить!

– Это правда! Я не такой сильный, как Башар.

– Он любит тебя, Джибриль. Поверь мне. Он хочет, чтобы у тебя было будущее.

– Какое будущее? Этот чертов мир забыл про нас. Мы не должны терять надежду, говорят они. Организация Объединенных Наций. Права человека. Все дерьмо! Либо мы возьмем в руки оружие, либо никогда не вернемся домой.

Амаль потрясенно слушала обычно такого спокойного брата. Это ведь малыш Джибриль, который мочил постель. Лопоухий Джибриль. Джибриль, который прижимался к отцу по ночам.

– Чьи это слова? – спросила она.

– Да всех. Ребят. Мы сожгли наши школьные учебники.

– Что? Ты с ума сошел? Нам нужны врачи, юристы и инженеры. Закончи школу! Я дам тебе свои учебники!

– Оставь себе. Школа для таких, как ты. Я не умею учиться. А федаины не спрашивают про оценки!

Амаль ненавидела брата за такие слова. Не потому что его план требовал большей смелости, чем ее. Но потому что он обнажал безнадежность, которую она гнала прочь. А она обещала матери никогда не сдаваться. Она тащила его все дальше по темному базару, пока они не оказались перед лавкой Жоржа. Внутри горел свет.

– Теперь поцелуй его руку и сделай, что он говорит! – прошептала она.

Джибриль схватил Амаль за руку: