Улица Яффо

Каждый раз он рассказывал чуть больше о своем доме. Кое-что ему не очень хотелось открывать, но в конце концов плотину прорвало. Яркая книжка с нарядными картинками о его браке становилась мрачнее с каждой новой страницей, которую он переворачивал. Но не черной, а серой, давяще серой. Он говорил о вещах, для Аниты совершенно чуждых, – например, надо ли сохранить квартиру в Квинсе или переехать к родителям Лесли в Покипси. О свинке, мигрени, взаимном непонимании. О молчании за столом и отчуждении в постели. Это не вина Ральфа, думала Анита, но и не ошибка Лесли. Он просто слишком рано взял на себя слишком большую ответственность. Он вырос благодаря своей работе, его горизонт расширился, а Лесли так и осталась простушкой из Покипси. Она не имела ничего против старомодного брака, ей не хотелось строить карьеру, она не возражала против графика мужа. Но ограниченный мир Лесли теперь казался Ральфу слишком скучным. Анита считала, что нужно несколько раз расстаться, прежде чем поймешь, кто ты на самом деле. О расставании не могло быть и речи, возразил Ральф, из-за детей.

– Ты все еще любишь ее? – спросила Анита.

– Я не знаю, – ответил он. – Мы друзья, понимаешь?

– Да.

Нет, Анита не понимала. Да и как она могла? Ее мир, ее опыт были совсем иными. Именно это привлекло Ральфа. В Аните была светскость, элегантность, которых ему не хватало в Лесли, а еще ее окружала аура вечной молодости, соблазн того, что можно начать все сначала.

В какой-то момент они обнаружили, что занимаются любовью.

* * *

Для Аниты это было проще, чем для Ральфа. Так она думала. Он был не первым ее мужчиной с обручальным кольцом. Она даже не просила, чтобы он его снимал, когда они встречались. Женатые мужчины безопасны. Женатые мужчины оставались женатыми. Им хотелось снова быть завоевателями, они были щедры и всегда чувствовали вину за то, что женаты. Аните надо было лишь искусно скрывать, что ее, вообще-то, все устраивает. Женатый мужчина показывал только свою лучшую сторону. Худшая доставалась жене.

* * *

Ральф все чаще и чаще летал в Германию. Они ходили по джаз-клубам на Репербане. Катались на лыжах на берлинском Тойфельсберге, под американской радиостанцией перехвата. Стояли у киоска с карривурст [83], пили колу и наблюдали за прохожими, отгадывая, кто из них шпион. В присутствии Ральфа все было предсказуемо. С ним, думала она, я не боюсь упасть. Что-то внутри нее, что всегда было напряжено, расслаблялось. К ее собственному удивлению, она наслаждалась тем, что ей не хотелось убежать. Возможно, потому, что они оба от чего-то убегали. А может, и потому, что Ральф был совсем другим. В отличие от многих немецких мужчин в нем не было раздробленности. Цельная мужественность. Никаких лишних обдумываний, сомнений, только незамутненная уверенность в себе. Когда он рассказывал о войне – его отец в Нормандии, – то были истории о героях. Освободителях. Хороших парнях.

– А что твой отец? Он был нацистом?

– Я не знаю. Но он воевал против ваших, в Северной Африке.

– Ну, он был солдатом. Выполнял свой долг перед страной. Твое здоровье. За мир.

Никакого потрясенного молчания. Никаких обвинений. Оказывается, все может быть так просто.

* * *

На ее тридцатый день рождения он подарил ей билет в кругосветное путешествие. «Пэн Эм», первый класс, «боинг 747». Они сели на самолет в восточном направлении. Таким образом, прибавлялся целый день по сравнению с теми, кто остался дома. Франкфурт, Стамбул, Бейрут, Тегеран, Бомбей, Бангкок, Сайгон, Гонконг, Сидней, Окленд, Папеэте, Сан-Франциско, Нью-Йорк, Франкфурт. Впервые Анита оказалась в роли того, кого обслуживают в полете. Икра в «Пэм Эм» была, конечно, вкуснее, чем икра «Люфтганзы». Возможно, потому, что Анита сидела в ресторане на верхней палубе, а не выскребала тайком остатки из стаканчиков на камбузе. Они пили коктейли в баре, курили сигары и болтали с капитаном. Они катались на водном такси по Бангкоку, ныряли с рифовыми акулами на Таити и ходили на концерт The Who в Сан-Франциско. Все чаще и чаще Анита думала: «Мы могли бы остаться здесь». Но потом они снова отправлялись дальше, к следующей, еще более увлекательной цели, словно понимая, что феерия может закончиться в любой момент. Им было уже не двадцать лет. Все отношения стремятся к точке, когда им нужно дать название, а каждое название – это границы, оно включает одно и исключает другое.

В Нью-Йорке Ральф сказал:

– Я расстался с Лесли.

А потом, во Франкфурте, на прощанье:

– Я думал, ты будешь этому рада.

* * *

Почему он сказал об этом только в конце путешествия? Странно торжественно, на вершине Эмпайр-стейт-билдинг, как будто планировал сделать ей предложение. Может, он хотел вначале проверить, что с Анитой – это не просто легкомысленная связь? Он сказал про upgrade, переход в другую категорию, к прочным отношениям. Больше никаких пряток, никаких секретов.

Почему Анита чувствовала себя так неловко?