Даже не спросил о его профессиональной деятельности, указанной в визе; возмутительная небрежность, подумал Мориц.
В зале прибытия толпились семьи в ожидании родственников, люди бросались друг другу в объятия. Мориц проскользнул, никем не замеченный. Невидимость, его вторая кожа. Конечно, он солгал, уверяя Ронни, будто последние годы были лучшими в его жизни. По правде говоря, это было очень одинокое время. Он чувствовал себя все более чужим в стране, которая должна бы стать его родиной. Соседи радовались рождению внуков и праздновали свадьбы. Мориц не отмечал даже собственные дни рождения. Да и зачем? Он все больше исчезал в тумане оцепенения, пропадая для мира и для самого себя.
Но теперь – Тунис и вновь погружение в свет. Влажное тепло на коже, африканское солнце, громкие крики таксистов. Неожиданное для Морица оживление проникло в его тело, как порция кофеина. Он взял след.
Старый «пежо», красный плюш на приборной панели, арабская поп-музыка по радио. Мориц то и дело поглядывал в зеркало заднего вида. Никто не преследует. Он опустил окно, чтобы ветерок обдувал лицо. Белый город в лучах вечернего солнца. Словно декорация для большого финала, подумал он. Я вхожу тайно, через черный ход, и люди в других машинах не знают, что они статисты в спектакле, который разыгрывают на их земле иностранные актеры. Как и тогда, во время войны великих держав с другого берега моря.
В первый момент Мориц подумал, что таксист перепутал адрес. Затем он узнал фасад отеля «Мажестик». Здание посерело, обветшало. Дворец в стиле «прекрасной эпохи», некогда самое шикарное место в городе, выглядел пугающе никчемным, как согбенная старая дива, чья звезда угасла. Прохожие равнодушно спешили мимо. На Парижском проспекте больше не говорили по-французски.
Изогнутая входная лестница, кованые перила в стиле модерн, люстра – Мориц узнавал каждую деталь. Но пахло затхлостью, красные ковры протерлись, лепнина на потолке облупилась. Ничто не напоминало, что когда-то здесь располагалась штаб-квартира немецкого вермахта.
Первое, что сделал Мориц, прежде чем отправиться в свой номер, – он пошел искать бар на бельэтаже. И сразу же нашел. На том же месте, что и сорок с лишним лет назад. Но нет рояля. Нет Виктора. Группы бизнесменов курили в креслах. По радио звучала песня. Мориц остановился в нерешительности, пока не понял, что привлекает внимание. Он подсел к бару и заказал пиво. Из зеркала на него смотрело лицо, в котором он только со второго взгляда узнал себя. Как будто это был куда более пожилой человек. Столько всего произошло, а он все равно чувствовал себя здесь двадцатилетним парнем в военной форме, которого забросили в чужой мир, а он и не понимает зачем. Интересно, подумал он, как бы выглядел сейчас Виктор. А как выглядит сейчас Ясмина. Вспомнил фотографию Амаль на базаре, которую не взял с собой из соображений безопасности. Для него она на фото выглядела такой же, как прежде. Голос бармена вывел его из задумчивости:
– Он когда-то пел здесь, вы знаете об этом, месье?
– Кто?
– Ну, он.
По радио звучал шансон. Голос, который не перепутаешь, – Шарль Азнавур.
– О да.
А что стало бы с Виктором, если бы немцы не вторглись сюда? Может, это его голос звучал бы сейчас по радио.
Парижский проспект ночью был забит транспортом, точно среди бела дня. Никто не предупредил Морица, что начался Рамадан. В отеле напитки и еду подавали весь день, но за пределами отеля рестораны открывались только на закате. Мориц прихватил с завтрака кусок багета с сыром, два апельсина и бутылку воды.
Поначалу он хотел арендовать машину, чтобы поехать в южный пригород, где находилась штаб-квартира ООП. Но, выйдя из отеля, вдруг решил взять такси.
На север. Пиккола Сицилия.
Таксисту ничего не говорило это название.
Мориц объяснил ему, где находится район.
– А, Ла-Гулет! – воскликнул водитель.
По дороге он рассказывал, как там красиво, особенно сейчас, когда потеплело и все стекаются на пляж. Он должен поискать себе там
– Там родилась даже Клаудия Кардинале! – крикнул водитель.
– И как, она сюда приезжает?
Водитель пренебрежительно махнул рукой:
– Итальянцы все уехали.
А евреи?
–