Улица Светлячков

– Мне пришлось за этой штукой ехать в тот стремный секс-шоп в Кэпитол-хилл, надеюсь, ты оценишь.

Кейт выглядела совершенно сбитой с толку, точно сама не знала, ругаться ей или смеяться.

– Да не могу я вот так взять и уехать. Джонни с мальчиками вернутся через час, мне надо…

– Нет, не вернутся. – Талли глянула ей за спину, в неприбранную гостиную. – Вон твой чемодан.

Кейт резко обернулась:

– Откуда….

– Джонни утром собрал. Он мой сообщник. Или мое алиби, если будешь сопротивляться. Давай хватай уже вещи.

– Хочешь, чтобы я куда-то поехала с чемоданом, который для меня собрал муж? Открою его, а там сексуальное белье, зубная щетка и шмотки, в которые я уже два года не влезаю.

Талли снова протянула ей повязку:

– Надевай – или я стреляю. – Она легонько надавила на курок.

Кейт вскинула руки:

– Ладно. Твоя взяла. – Она надела повязку. – Вообще, конечно, те преступники, что поумнее, надевают повязку на жертву до того, как ее похищать. Говорят, это бывает полезно, если не хочешь, чтобы тебя узнали.

Стараясь не улыбаться, Талли зашла в гостиную, взяла чемодан, затем легонько подтолкнула Кейт к машине:

– Не всякую жертву катают на «мерседесе».

Она сунула в магнитолу диск. Через несколько минут они пронеслись по мосту через пролив Эгет и углубились в индейскую резервацию. Вдоль дороги тут и там мелькали заколоченные палатки, из которых местные продавали фейерверки[124].

– Куда мы едем? – спросила Кейт.

– Это моя забота, не твоя.

Талли прибавила звук, и Мадонна принялась еще громче умолять папу не учить[125]. Вскоре обе уже подпевали. Они знали слова всех этих песен, каждая из которых переносила их во времена ушедшей юности. Мадонна. Chicago. The Boss. The Eagles. Принс. Queen. Больше всего они любили петь «Богемскую рапсодию». Словно Гарт и Уэйн[126], они ритмично качали головами под музыку.

К двум часам дня добрались до отеля, Талли остановилась у входа.

– Мы на месте. Швейцар как-то странно смотрит, так что сними, наверное, повязку.

Кейт сдернула черную ленту с лица ровно в тот момент, когда швейцар распахнул дверь машины со словами: «Добро пожаловать в “Сэлиш Лодж”!» Отдаленный рокот водопадов Снокуалми раздавался будто бы со всех сторон одновременно, хотя видно их отсюда не было. Мощные потоки воды сотрясали землю под ногами. Влажный воздух казался тяжелым.

Талли отправилась на ресепшн, зарегистрировалась, а затем коридорный проводил их в угловой номер с двумя спальнями, камином в гостиной и видом на бурлящую, пенистую реку Снокуалми, устремлявшуюся вниз, к водопадам.

Передав Талли составленное для них расписание спа-процедур и получив от нее приличные чаевые, коридорный оставил их с Кейт одних.

– Начнем с главного, – заявила Талли. Она достаточно давно работала на телевидении, чтобы понимать, когда требуется сценарий, поэтому расписание и формат встречи проработала заранее. Открыв чемодан, она извлекла оттуда два лайма, солонку и самую бессовестно дорогую текилу, какая ей только попадалась в жизни. – Шоты.

– С ума сошла, – сказала Кейт. – Я не пила неразбавленную текилу с тех пор, как…

– Не вынуждай меня применять оружие. Там уже вода кончается.

Кейт рассмеялась:

– Ладно-ладно, наливай, бармен.

– И еще один, – тут же приказала Талли.

Пожав плечами, Кейт осушила стопку.

– Отлично. А теперь надевай купальник. Халат в спальне.

Как и всегда, Кейт повиновалась.

– А куда мы идем? – спросила она, шагая про блестящему каменному полу отельного коридора.

– Увидишь.

Добравшись до спа, они пошли по указателям к джакузи.

В дальнем углу, над великолепным бассейном, окруженным декоративными элементами в азиатском и северо-западном[127] стиле, клубами поднимался пар. В воздухе был разлит аромат лаванды и роз. Пышные зеленые растения, расставленные повсюду в керамических и бронзовых горшках, создавали ощущение открытого пространства.

Они забрались в горячую, бурлящую воду.

Кейт тут же с блаженным вздохом откинулась на стенку джакузи:

– Я в раю.

Лишь теперь, сквозь прозрачное паровое марево, Талли по-настоящему разглядела чудовищную усталость на лице подруги.

– Выглядишь ты ужасно, – сказала она тихо.

Кейт медленно открыла глаза. На лице ее мелькнул гнев, но уже через мгновение вспышка угасла.

– Да все Мара. Иногда так посмотрит, что я прямо по глазам вижу: она меня ненавидит. Представить себе не можешь, как это больно.

– Это просто этап взросления.

– Все так говорят, но я в это не верю. Ума не приложу, как заставить ее поговорить со мной и меня выслушать. Мы даже к психологу ходили, но она ни в какую.

– Нельзя заставить ребенка открыться. Их только давление ровесников может вынудить что-то сделать.

– Ой, она открывается, еще как открывается. И такое несет, что уши вянут. Если верить Маре, я единственная мать на свете, которая так душит ребенка своей гиперопекой.