Улица Светлячков

С того дня, как Талли впервые вышла в эфир, все изменилось. Они стали великолепной четверкой: Кейт и Талли, Матт и Джонни. Два года они практически не расставались, часами не вылезали из офиса, работали над сюжетами, кочевали с места на место, точно цыгане. В следующем репортаже Талли рассказывала о белой сове, поселившейся в фонаре на одной из улиц Кэпитол-хилл[83]. Затем освещала предвыборную кампанию Бута Гарднера, и хотя вместе с ней за губернаторскими выборами следили десятки других журналистов, казалось, что именно на ее вопросы Гарднер отвечает в первую очередь. К тому моменту, как первые миллионеры из «Майкрософта» начали разъезжать по городу на новеньких «феррари», слушая свою гиковскую музыку в огромных наушниках, всем уже было ясно, что Талли не задержится долго на мелком местном канальчике.

Это осознавали все, но Джонни, пожалуй, острее остальных. И хотя вслух они об этом не говорили, будущее постоянно висело на горизонте темной тучей, и от этого каждая минута, проведенная вместе, казалась еще дороже, еще живее. В редкие вечера, не занятые работой, Джонни, Талли и Кейт шли в «Голдиз» играть в бильярд и пить пиво. За два года они узнали друг о друге все что только можно – ну или, по крайней мере, все, чем каждый из них готов был поделиться с другими.

Все, кроме самого важного. Кейт порой казалось горькой иронией, что люди, которые неустанно просеивают жизнь, отыскивая среди мусора золотые песчинки правды, могут быть настолько слепы к тому, что творится у них под носом.

Талли понятия не имела, что Джонни в нее влюблен, а Джонни понятия не имел, что в него влюблена Кейт.

Так и жили, день за днем, ночь за ночью, внутри этого странного, немого треугольника. Талли часто спрашивала у Кейт, почему та перестала ходить на свидания. Кейт страшно хотелось во всем признаться подруге, но каждый раз, едва собравшись с духом, она снова уводила разговор в сторону. Как рассказать Талли правду после всего, что она тогда наговорила про Чеда? Мутить с начальником – это гораздо хуже, чем с преподавателем.

Да и кроме того, что Талли может знать о невзаимной любви? Начнет только подзуживать Кейт, мол, пригласи его на свидание. И что на это ответить? «Не могу. Он влюблен в тебя»? К тому же в глубине души, в самом темном уголке, которого Кейт сама старалась не замечать, таился страх, по-настоящему оживавший только во сне, в ночных кошмарах. При свете дня она отказывалась в это верить, но во мраке ночи, наедине с собой, иногда боялась, что, узнай Талли о ее чувствах к Джонни, она, пожалуй, решит забрать его себе. Такая уж у нее натура. Нет, Талли была не из тех, кто хочет лишь того, чего не может получить. Она была из тех, кто хочет всего и сразу. И рано или поздно получает все, чего хочет. Нельзя идти на такой риск. Жить без Джонни Кейт еще как-то сможет. Но жить с мыслью, что его заполучила Талли, выше ее сил.

Поэтому Кейт старалась не высовываться и думать о работе, а мечты о любви пришлось отложить в долгий ящик. Когда родители или Талли подшучивали над ней из-за личной жизни, она отвечала улыбкой, говорила, что планка у нее повыше, чем у некоторых, – и все смеялись.

И с Джонни она старалась не оставаться наедине слишком уж часто, просто на всякий случай. Ронять при нем вещи и заикаться она, конечно, давно перестала, но все равно подозревала, что человек он чуткий и вполне может, если лишний раз дать ему повод, догадаться о том, что она так тщательно скрывает.

Этот план вполне неплохо работал, пока одним холодным ноябрьским днем 1984 года Джонни не вызвал ее к себе в кабинет.

В офисе больше никого не было, Талли и Матт уехали снимать репортаж о снежном человеке, которого якобы кто-то видел в национальном парке «Олимпик».

Кейт расправила свой пушистый свитер, натянула на лицо сдержанную улыбку и зашла в кабинет. Джонни стоял у давно не мытого окна.

– Что такое? – спросила она.

Выглядел он ужасно. Осунулся даже.

– Помнишь, я тебе рассказывал про Сальвадор?

– Конечно.

– В общем, у меня там остались друзья. И один из них, отец Рамон, пропал. Его сестра думает, что его похитили и пытают, а может, и убили. Просит, чтобы я приехал, помог.

– Но это же опасно…

– Опасность – мое второе имя.

Он усмехнулся, но улыбка получилась какая-то ненастоящая, искаженная, точно отражение в неспокойной воде.

– Это не шутка. Ты можешь погибнуть. Или пропасть без вести, как тот журналист во время переворота в Чили. Его так и не нашли.

– Поверь мне, я не шутки шучу, – сказал он. – Я был там. И знаю, каково это, когда тебе завязывают глаза и начинают стрельбу.

Взгляд его затерялся в каком-то воспоминании, сделался рассеянным, далеким.

– Я не могу просто отвернуться от людей, которые когда-то спасли меня. Ты бы отвернулась от Талли, если бы она просила о помощи?

– Разумеется, нет, сам знаешь. Но я сомневаюсь, что она когда-нибудь окажется в зоне боевых действий. Если, конечно, не считать юбилейную распродажу в «Нордстроме».

– Я знаю, что ты меня выручишь. И не допустишь, чтобы тут все развалилось, пока меня нет.

– Я?

– Как я уже говорил, ты ответственная девушка.