Улица Светлячков

– Меня зовут Бен Неттлман, – сказал дядька. – Моя семья живет в Йелме уже почти восемьдесят лет. И мы не потерпим, чтобы наш город превращали в супермаркет для долбанутых новомодных оккультистов.

– Пусть валят в свою Калифорнию! – проорал кто-то.

– Расскажите, какой он, Йелм, который вы знаете? – попросила Талли.

– Это тихий городок, мы тут друг за друга горой. День начинаем с молитвы и вообще обычно не лезем в дела соседей… пока они не начинают строить хрен пойми что и возить к нам автобусы, набитые психами.

– Почему вы называете их психами?

– Да потому что психи и есть! Типа через нее вещает какой-то мертвец из Атлантиды, ага, да.

– Индийский акцент и я могу изобразить. Я ж не прикидываюсь Рамтой! – снова проорали из толпы.

Следующие двадцать минут Талли занималась тем, что умела делать лучше всего, – говорила с людьми. Минут через шесть или семь она поймала ритм и вспомнила все, чему ее учили. Она слушала, задавала уточняющие вопросы, такие же, какие задала бы собеседнику в любой другой ситуации. Она понятия не имела, хорошие ли это вопросы, правильно ли она стоит в кадре, заметила только, что к третьему интервью Матт перестал выкрикивать подсказки и позволил ей перехватить инициативу. И еще она заметила, что чувствует себя совершенно в своей тарелке. Люди открывали ей душу, делились своими чувствами, своими страхами.

– Ну все, Талли, – сказал Матт у нее за спиной. – Достаточно, поехали.

Едва он выключил камеру, толпа рассосалась.

– У нас получилось, – прошептала Талли. Она с трудом сдерживалась, чтобы не запрыгать от радости. – Как же круто!

– Ты отлично справилась, – похвалил ее Матт и улыбнулся так, что эту улыбку она запомнила на всю жизнь.

Он с бешеной скоростью упаковал оборудование и залез в машину.

Талли охватила адреналиновая лихорадка.

И тут она увидела указатель.

– Поверни сюда. – Слова просто сорвались с языка, она сама им удивилась.

– Зачем? – спросил Матт.

– У меня мама… тут отдыхает. В этом кемпинге. Хочу на пять минут заехать, поздороваться.

– Даю тебе пятнадцать, покурю пока. Но потом надо шевелить булками.

Он остановил машину возле администрации кемпинга.

Талли подошла к стойке и спросила, здесь ли ее мать. Человек за стойкой кивнул:

– Место тридцать шесть. И передайте, что у нее долг за аренду.

Талли несколько раз едва не повернула назад, пока шагала по узкой тропинке среди деревьев. Сказать по правде, она понятия не имела, зачем приехала. С матерью она не говорила и даже ни разу не виделась с похорон, и, хотя именно Талли с восемнадцати лет распоряжалась бабушкиным наследством и ежемесячно отправляла Дымке чеки, она ни разу не получила даже записки с благодарностью. Только с десяток открыток «деньги слать по этому адресу». Последняя пришла из кемпинга в Йелме.

Дымка стояла с сигаретой у шеренги синих туалетных кабинок. В своем грубом сером шерстяном свитере и пижамных штанах она выглядела так, будто недавно сбежала из женской тюрьмы. Годы заметно подточили ее красоту, начертили сетку морщин на впалых щеках.

– Привет, Дымка, – сказала Талли, подходя ближе.

Глядя на нее из-под тяжелых век, мать сделала затяжку, медленно выпустила изо рта дым.

Выглядела она плохо, наркотики сделали из нее старуху. Ей не исполнилось еще и сорока, но на вид можно было дать все шестьдесят. Остекленевшие глаза, как всегда, смотрели отрешенно – невидящий взгляд наркомана.

– Я просто мимо проезжала – снимали сюжет для KCPO.

Талли собиралась сказать это спокойно, без гордости, – понимала, что бессмысленно ждать от матери какой-то реакции, – но ее голосом и взглядом вдруг завладела та глупая маленькая девочка, которая исписала двенадцать альбомов, надеясь, что однажды мать вернется, прочтет их и станет гордиться. – Первый мой настоящий репортаж. Говорила же, что будешь меня по телику смотреть.

Тело Дымки едва заметно покачивалось, точно в такт музыке, слышной лишь ей одной.

– Телевидение – опиум для народа.

– Ну кому, как не тебе, рассуждать про опиум.

– Кстати, об этом. Я тут слегка на мели, может, подкинешь деньжат?

Талли порылась в сумочке, нашла пятьдесят долларов, которые держала в кошельке на всякий случай, и вручила матери.

– Хотя бы не отдавай все одному барыге.

Дымка неуклюже шагнула к ней, сцапала купюру.

Талли уже жалела, что приехала. Знала ведь, чего ждать от матери, – ничего. И почему она это никак не усвоит?

– Пришлю чек, когда в следующий раз загремишь в психушку. Должны же и в нашей семье быть какие-то традиции?

Она развернулась и пошла к машине.

Матт бросил сигарету на землю, затушил подошвой и улыбнулся.

– Ну как, гордится мамочка своей дочуркой?

– А то, – сказала Талли, отвечая ему такой же улыбкой и утирая глаза. – Рыдала как ребенок.