Улица Светлячков

– То есть отек все не спадает? – спросила она, отчаянно стараясь удержать на месте вспотевшие ладони. Она до того вымоталась, что с трудом поднимала веки.

– Не так быстро, как нам хотелось бы. Если скоро не будет улучшение, я думаю, мы должны делать еще одну операцию.

Она кивнула.

– Не волнуйтесь пока, миссис Райан. Ваш муж имеет много сил. Мы видим, что он борется.

– Это вы с чего так решили?

– С того, что он еще жив. У кого мало сил, тот бы уже нас покинул.

Кейт попыталась опереться на эти слова, всерьез поверить, что так и есть, но надеяться на лучшее становилось все сложнее. Каждый новый день будто прибивал ее к земле, подтачивал стены, которыми она отгородилась от реальности. Сквозь них уже пробивался страх, выдававший себя за правду.

– Я должен уходить к другому пациенту. Провожу вас немного до палаты мистера Райана.

Кейт коротко кивнула, и они вместе зашагали по коридору. Слушая тихий, но уверенный голос врача, она особенно отчетливо ощущала, как сильно ей не хватает отца.

– Здесь я должен поворачивать в другую сторону, – сказал доктор Шмидт, взмахом руки указав на рентгенологическое отделение.

Кейт снова кивнула. Хотела попрощаться, но побоялась, что подведет голос, а сейчас ей меньше всего хотелось выставлять напоказ собственную слабость.

Она замерла, глядя ему вслед. Врач дошел до конца коридора и, окунувшись в море белых халатов, пропал из виду.

Кейт со вздохом поплелась в палату Джонни. Может, ей повезет и Талли окажется там. Ее присутствие здорово помогало. Честно сказать, Кейт сомневалась, что справилась бы одна. Они играли в карты, болтали, даже спели несколько старых песен, надеясь, что Джонни очнется и попросит их заткнуться. Прошлой ночью Талли переключала каналы и наткнулась на «Партриджей» – по-немецки, разумеется. Пришлось самой придумывать диалоги – в ее версии Дэвид Кэссиди подкатывал к собственной сестре. Кейт так хохотала, что к ним заглянула медсестра и попросила вести себя потише.

Свернув за угол, Кейт увидела, что у открытой двери в палату стоит незнакомый человек в синем пуховике и джинсах. На плече он держал камеру. Да не просто держал, а вовсю снимал – горел красный огонек.

Она бросилась к нему, дернула за рукав пуховика, развернула к себе.

– Какого черта вы тут делаете?

Она пихнула его так сильно, что он завалился назад, едва не упал. Это оказалось на удивление приятно. Кейт даже пожалела, что не дала ему в морду.

– Стервятник, – прошипела она и, щелкнув кнопкой, выключила камеру.

И только тут заметила Талли. Ее лучшая подруга навеки стояла у кровати Джонни, полностью экипированная для съемки: красный джемпер с треугольным вырезом, черные брюки, безупречный макияж, в руках микрофон.

– О боже, – прошептала Кейт.

– Это не то, что ты думаешь.

– То есть ты тут не репортаж снимаешь?

– Репортаж, но я собиралась с тобой поговорить. Все объяснить. Я как раз пришла у тебя спросить…

– И для этого оператора привела? – уточнила Кейт, отступая.

Талли подбежала к ней с мольбой в глазах.

– Мне начальник сегодня звонил. Меня уволят, если я не сделаю репортаж. Я решила, что ты поймешь, я тебе все расскажу, и ты поймешь. Ты ведь знаешь, как много это для меня значит, но я бы ни за что на свете не причинила зла вам с Джонни.

– Как ты посмела? Я думала, ты моя подруга.

– А я и есть твоя подруга. – В голосе Талли сквозила паника, а во взгляде плескалось что-то настолько странное, незнакомое, что Кейт лишь спустя мгновение догадалась: страх. – Не стоило нам снимать без тебя, я согласна, но я решила, что ты не будешь возражать. Джонни точно не стал бы. Он живет новостями – как и я. Как и ты когда-то. Он понимает, что наша работа…

Кейт влепила ей пощечину – со всей силой, на которую была способна.

– Это не твоя работа. Это мой муж. – Ее голос сорвался. – Вон. Пошла вон. – Талли не двинулась с места, и тогда Кейт закричала: – Прочь! Проваливай отсюда на хрен. К нему допускаются только члены семьи!

Какой-то аппарат возле кровати Джонни пронзительно запищал.

В палату ворвался белоснежный отряд медсестер. Оттолкнув Талли и Кейт, они молниеносно переложили Джонни на каталку и увезли прочь.

Кейт осталась стоять посреди комнаты, глядя на пустую кровать.

– Кейти…

– Вон, – бесцветным голосом сказала она.

Талли ухватила ее за рукав:

– Ну брось, Кейти. Мы с тобой лучшие подруги навеки. Что бы ни случилось. Ты ведь помнишь? Я тебе нужна.

– С такими друзьями врагов не надо.

Выдернув руку, Кейт выбежала из палаты.

И только на втором этаже, в женском туалете, отделенная от мира зеленой металлической дверью кабинки, она позволила себе заплакать.

Много часов спустя Кейт все еще сидела в комнате для посетителей, давно успевшей опустеть. Днем здесь было немало народу – группки людей с остекленевшими взглядами прижимались друг к другу в ожидании новостей о родных. Но ближе к ночи даже волонтер, работавший за стойкой, ушел домой, и в помещении установилась мертвая тишина.