Улица Венеалме

– Твои глаза слишком дерзкие для такого приличного, благочестивого тона и слов, сокровище моё, но я ценю твоё старание.

– Я старательная. Если я берусь за какую-то работу, то всегда довожу её до конца.

– Если ты сейчас не остановишься, то тебе прибавится работы. Вставай.

– Погоди, я запуталась в рукавах.

– Давай сюда. Всё, – сказал он, завязывая шнуровку её синего платья. – Сейчас, погоди.

Дверь едва слышно, где-то за пределами слуха, скрипнула. Конда выглянул в коридор.

– Выходи. Никого, – шепнул он. – Пойдём. Бери графин.

Он взял её за руку и вывел в коридор, потом со жгучим сожалением в глазах поцеловал, нехотя разжал пальцы и вздохнул.

– Спасибо за помощь, капойо. Без тебя я бы не справился. Ты заслуживаешь награды.

– Полагаю, она будет такая же, как и наказание? – прошептала Аяна, ныряя в плещущиеся в волнах веселья осколки звёзд в его зрачках.

– Слова пробуждают воображение, даже если ты делаешь то же самое, что и всегда, капойо. В этом сила слова, душа моя, сердце моё, тебе ли не знать? Словами можно превратить безусловную любовь в отвратительный грех, брошенного кота – в больного поросёнка, сладкий аромат – в удушливый смрад, отчаявшегося человека – в злобное чудище.

– Я больше не допущу такой ошибки, Конда, – с ужасом прошептала Аяна, ощущая леденящую волну памяти на затылке под волосами. – Я увидела дракона там, где была просто стрекоза с большими лапками.

– Катис Эрсет, они точно не кусаются? – спросил, Конда, замерев и испуганно глядя то на неё, то на приподнятую руку, и она вдруг с изумлением увидела перед собой взъерошенного мальчишку с беспокойно распахнутыми тёмными глазами, который слегка задерживал дыхание, боясь пошевелиться, стоя на тёплых выгоревших от солнца досках изогнутого кошачьей спиной мостика в подвижной кружевной сетке тени ив, над громогласным хором лягушек, и огромные переливающиеся фасетчатые хищные изумрудные глаза огромной стрекозы, что опустилась на смуглую кисть, царапая кожу цепкими шипастыми лапками, её длинное восьмичастное полосатое тело и раздвоенный кончик брюшка.

Мальчик вдруг прищурился, мгновенно вырастая над ней, меняясь, расширяясь, и весело заглянул ей в глаза.

– У них правда большие лапки, – сказал Конда, нежно касаясь её щеки. – Кимату бы понравилось. Он у нас любит насекомых.

Аяна с улыбкой покачала головой, глядя на его удаляющуюся спину.

– Пойдём, – сказала Гелиэр, прикрывая за собой дверь.

– Он поел? – спросила Аяна, поворачиваясь к кире Атар.

– А? А... Да, – слегка смутилась она. – Поел.

– Гели, мне обязательно там стоять? – спросила Аяна, подавая полотенце своей кире, которая умывалась над большим металлическим тазом. – У меня перемешиваются в голове эти правила. Я должна часами торчать под дверью мужской половины, но при этом мне нельзя находиться там одной, а ещё я должна исчезать, если кто-то из кирио проходит, но оставаться при этом в пределах твоей досягаемости.

– Ты капойо. Пока ты капойо, ты должна следить, чтобы всё было прилично. Поэтому ты можешь заходить на мужскую половину, пока я там.

– Это лишено всякого смысла. – Аяна села на кресло, забирая полотенце. – Я капойо только потому, что это слово написано в договоре, который действует ещё две недели. О каких приличиях идёт речь, если ты совершенно законным образом уже три дня... чешешь спину своему Мирату?

Она покачала головой, но вспомнила своего кота, одним росчерком пера превратившегося в поросёнка, и хмыкнула.

– Аяна, скажи, пожалуйста, Риде, что я хочу выйти в парк, – сказала Гелиэр решительно. – Я веду себя глупо, оттягивая этот момент.

19. Терпение и покорность очищают грехи совести

Тёплые ладони ветра гладили спину в вырезе синего платья. Мощёная дорожка встречала серыми гладкими камнями подошвы синих туфелек, и Аяна шла, гадая, почему они такого цвета. Конда выбрал его просто так, или потому, что знал, что ей предстоит почти три недели работать в доме, где катьонте носят синее? Или это случайность, и мастер сам снял с полки прочную синюю ткань, когда прочитал детали заказа? Огромный, скандальный крикливый мужлан с широченной растоптанной лапой! Да уж. Впрочем, какая разница. Туфельки были чудесны, достаточны и соразмерны, они обнимали ступню, словно ладони Конды, и Аяна прикусила губу, чувствуя, как слегка зудят кончики ушей от некоторых воспоминаний.

Айлери шла в нескольких шагах, рассматривая цветы и поглядывая на весёлую Риду, которая шепталась с Гелиэр, время от времени отстранялась от неё и недоуменно морщилась.

– Эти розы очень красивы, хоть и мелкие, – сказала она. – Капойо, ты очень молчалива. Ты закончила вышивать своих странных созданий?

– Почти, – кивнула Аяна, замедляя шаг, чтобы поравняться с ней. – Осталось чуть-чуть. Было не до этого. Но у меня уже готовы новые наброски.

– Я тоже почти закончила, – сказала Айлери. – Ту вышивку, с которой приехала сюда. Она утомила меня. Она оказалась неудачной, раньше я не видела этого, но теперь она полежала некоторое время, и это стало очевидно.